Антология советского детектива-32. Компиляция. Книги 1-20

— Самый настоящий. За валютные проделки сидел. Мужик из себя невидный, но в марках разбирался получше академика. Его Сибиряк пригрел, под защиту взял...

Такого оборота я не ожидал и теперь старался не пропустить ни единого слова. Может, именно здесь и была разгадка, почему находящийся в розыске Виктор Николаевич Храмов пренебрег опасностью, узнав о смерти Ильина, и залез в его квартиру.

— ...А еще он любил рассказывать о самых богатых коллекционерах...

— Об Ильине, случайно, не упоминал?

Введенский задумался, на переносье сомкнулись брови, совсем как у Барабаса, подумалось мне. Потом лицо его разгладилось и он с облегчением вздохнул, дескать, есть еще память.

— Говорил... Точно говорил. Ильин Семен Федорович...

— Николай Федорович.

— Правильно — так и называл. Хвалился, что богатейший коллекционер этот самый Ильин Николай Федорович, а все же четырех серий и у него не хватает. И что приползет к нему Ильин на животе выпрашивать эти серии, когда он срок отмотает.

— И как же фамилия этого консультанта?

— Звали его Громов. Запомнил, потому что Сибиряк его всегда по фамилии называл или Максимычем.

— Фамилия настоящая?

— У валютчиков редко запасные имеются. Разве что клички приклеиваются. У Громова клички вроде не было. Так из заключения со своей девичьей фамилией и вышел.

— Давно он освободился?

— Года полтора гуляет по просторам родины чудесной. Если не лечится. Запивал он крепко, сколько раз с улицы прямым ходом в вытрезвитель переселялся. Если бы не водка, неизвестно, кем бы мог стать. Талантливый мужик!

6.

— Громов Анатолий Максимович... Смерть наступила от двух до пяти часов утра. Следов насилия экспертиза не обнаружила. Да и зачем его убивать — пьян был твой Громов, что называется, в стельку. Будь он и чемпионом Европы по плаванию, в таком состоянии не выплыть. Хотя Яуза тоже не Гибралтар...

Николай Ушаков после очередного разгона у высокого начальства — сама корректность и официальность. Иногда чуть-чуть сорвется на свою излюбленную манеру, но тут же снова заковывается в латы протокола.

— Коля, но если он был так пьян, как же он перелез через ограждение моста.

— А если Анатолию Максимовичу почудилось, что его зовет Альтаир или еще какое созвездие? А может, он увидел приземлившийся НЛО и приглашающих его инопланетян?..

Помнится, в какой-то книжке по криминалистике прочитал я про одного охотника за приданым. Он женился, снимал роскошный номер в отеле, а на следующее утро супругу обнаруживали утонувшей в ванне. Без всяких следов насилия. Безутешный вдовец переезжал в другой город. Через некоторое время он снова женился, и все повторялось. Только после пятой или шестой утопленницы один дотошный комиссар полиции догадался, как все происходило. Оказывается, молодожен усаживался на краешек ванны, когда там плескалась его женушка, и в удобный момент резко дергал ее за ноги. Так появлялась очередная утопленница. Я вспомнил этот прецедент из криминалистики и невольно подумал о бывшем брачном аферисте Сибиряке. Наверное, в подсознании он обитал у меня постоянно. Должно быть, этому стервецу последние дни здорово икается.

Коля Ушаков спокойно выслушал историю о многоженце, и примиряюще подвел некоторые итоги.

— Что я тебе могу сказать? Только повторить — следов насилия на теле не обнаружено, спиритизмом заниматься не умею. Так что допрос духов не состоится...

Что поделаешь, покойники молчат, а я опять и опять прокручиваю «избранные места» из разговоров со свидетелями. Старшая дочь Ильина Настасия Николаевна прибыла из Тынды переполненная впечатлениями от великой стройки, последнего вбитого костыля и трудовых подвигов сына. Бесспорно, главного героя БАМа. Вызов в Москву ее раздосадовал, и она не скрывала, что особенно родственных чувств к отцу не испытывает.

— А чего мне особенного переживать? — словно прочитала она мои мысли. — С отцом мы разные люди. Во время войны я, девчонка, насмотрелась на его жизнь. Эх, чего только не делает с людьми жадность, злая страсть, равнодушие к людям! На меня он внимания не обращал, считал маленьким ребенком. Так оно и было, только во время войны дети рано взрослеют. В такие времена память живет по своим законам. Простить всего виденного я отцу так и не смогла...

— Об отце плохо не говорят. Родителей не выбирают. Но я, можно сказать, инкубаторская, — Дарья Николаевна улыбается и становится совсем юной, хотя и без улыбки выглядит она от силы лет на тридцать.