Антология советского детектива-34. Компиляция. Книги 1-20

У аптеки нашел единственный в округе телефон–автомат с будкой, влез в нее и еще раз хорошенько огляделся. Троллейбус на конечной остановке, в который уже набились пассажиры, теперь со скукой рассматривавшие его, Федорова. Рафик, из которого суетливые предприниматели переносили товар в ближайшую коммерческую палатку. "ИЖ" — фургон с подмосковными номерами, в котором безмятежно спал с открытым ртом рыжий водитель, пешеходы, пешеходы, за которыми не уследишь. Федоров снял трубку и набрал номер.

30

Магнитофонная запись.

Звуки, издаваемые наборным диском.

Голос Федорова: Алуся, это я, Митя Федоров.

Алуся: Ну?

Федоров: Здравствуй, Алуся.

Алуся: Господи! Ты по делу говорить будешь?

Федоров: Меня сегодня Кузьминский достал насчет Ивана.

Алуся: Ну, и ты, естественно, заложил его с потрохами.

Федоров: А что мне было делать, а что мне было делать?! Этот мерзавец готов пойти на все! Его люди могут убить меня, когда угодно!

Алуся: Господи, какой идиот!

Федоров: Кто?

Алуся: Ты, ты! Идиот, да к тому же засранец!

Федоров: Я с тобой ругаться не намерен, Алуся. Что мне делать?

Алуся: Что ты ему отдал?

Федоров: Текст телеграммы и дату встречи с ним.

Алуся: И все? Точно все?

Федоров: Клянусь.

Алуся: Боже, но какой мудак!

Федоров: Кто?

Алуся: Ты, ты! Клади трубку и больше мне не звони.

Федоров: Значит больше никаких поручений не будет?

Алуся: Клади трубку, говнюк!

Конец магнитофонной записи.

Глядя на Кузьминского, Казарян восторженно исполнил старомодно мудрое:

— Ах, эти девушки в трико, так сердце ранят глубоко!

— Ранят, — послушно согласился Кузьминский. — Думал, просто профурсетка.

А Спиридонова изумило другое:

— Техника–то до чего дошла! Что, Саня, теперь дистанционный микрофон уже и голос трубки взять может?

— Вряд ли. Паренек рыженький, которого мне с аппаратурой Воробоьев дал, — истинный клад. Высокий профессионал. За какой–то час все оформил так, чтобы Федоров звонил по этому автомату, уже хорошо подготовленному к записи. Я рыжего премирую, истинный бог, премирую.

— Не за что премию давать, Саня, — заметил Казарян.

— Премию надо платить не за наш навар, а за его работу. Премирую, обязательно премирую! — еще раз поубеждал себя Смирнов. — А теперь, ребятки, ваше мнение о привязке Федорова к нашему делу.

— Дурачок, ослик на всякий случай, используется в темную. Пустышка, Санек, полная пустышка, — безапелляционно заявил Казарян.

— Меня смущает подпись в телеграмме — Федоров, — подкинул материал для размышлений Смирнов.

— Наверняка, телеграмма факсимильная. А подпись в банке Федоров оставил во время длительного своего пребывания за бугром. Курдюмов его, наверняка, в Женеву свозил для оформления фиктивного вклада. А телеграмма из Москвы — доверенность на анонима под числом. Вот и все пироги. Федоров теперь никому не нужен.

— Даже мне, — грустно подтвердил Кузьминский.

— Вы согласны с алькиным резюме? — спросил Смирнов и осмотрел своих бойцов. Бойцы согласно покивали. — Ну, с почином нас. Первые реальные результаты расследования. До конца развернуть пустышку — это тоже результат. И вдобавок — Алуся.

— Моя старенькая и вдруг совсем новенькая Алуся, — мечтательно вспомнил о любимой Кузьминский. И не удержался, повторил заразительный казаряновский куплет: — Ах, эти девушки в трико, так сердце ранят глубоко!

31

С давних пор они полюбили существовать в этом казенном доме ночами. И революционные, и послереволюционные, и пятилеточные, и военные, и оттепельные, и застойные, и перестроечные, они размышляли и действовали в ночи, когда ординарный обывательский мир, управляемый животными инстинктами, беззаботно и бессмысленно спал.

Англичанин Женя, лицо которого частично (челюсть и рот) было освещено строгой, удобной и дорогой настольной лампой, сидел за письменным столом, рассматривая, видимо, свои нежные руки, лежавшие на ослепительно яркой лужайке столешницы. Настольная лампа нынче была единственным источником света в громадном кабинете, и поэтому силуэт плейбоя Димы еле просматривался на фоне деревянной панели стены, вдоль которой плейбой прохаживался.

— Почти с нулевым допуском можно предложить, что Смирнов стопроцентно вычислил так называемый светский круг Курдюмова, — сделал окончательный вывод Англичанин и указательным пальцем правой руки волчком раскрутил на сверкающем зеленом сукне сверкающее автоматическое золотое перо.

Плейбой, привлеченный необычным сверканием, приблизился к письменному столу и стал видим — в изящном и легком двубортном костюме, в ярком, по нынешней моде, галстуке.

— Вычисляют теоретики, — сказал он. — Пропустил через сито, отсчитал возможных, обнюхал проходящих, безошибочно определил тех, кого надо и пошел копать лисьи норы. Фокстерьер, чистый фокстерьер!

— Мастер, — поправил плейбоя Англичанин. — Маэстро. А наши вожди вот таких пораньше, с глаз долой, на пенсию! Их что, вождей–то наших, человеческое уменье раздражало, а Дима?