Антология советского детектива-9. Компиляция. Книги 1-11

— А вам не кажется странным, что вы узнаете обо всем лишь от меня? Не кажется странным, что бабушка не рассказала вам ни о событиях полувековой давности, ни даже о том, что в день ваших именин получила письмо, в котором ее предупреждали об опасности. Но она скрыла его от вас с отцом и от нас. Спасибо Степану Кондратьевичу. Не приди он к нам, мы так бы и не узнали о письме.

— А он… — Настя опустила голову и кивнула в сторону Кашеварова. — Откуда узнал про письмо?

— Агния Климентьевна собственноручно дала мне письмо, просила прочесть, сохранить в тайне и посоветовать, как поступить далее. Поскольку к вам с отцом она в силу каких-то причин обратиться не может. Мне дорого благополучие вашего семейства, и я счел должным прибегнуть к защите.

Зубцов вышел из-за стола, сел рядом с Настей и сказал так, словно бы они беседовали наедине:

— Вы взрослый человек. Комсомолка. И даже общественный деятель в поселке. В жизни каждого наступает пора, когда надо отрешиться от детских иллюзий. Агния Климентьевна не хочет или не может раскрыть нам свою душу. Не станем пока судить ее за это. Мы еще не знаем всего. Но я прошу вас вместе с отцом стать опорой и защитой бабушке. Станьте зоркой к людям, которые окружают вас, которые появляются рядом с вами… — Зубцов обернулся к Глебу. — Я уверен, вы справитесь с этим испытанием У вас есть верный друг. Не так ли, Глеб Карасев?

Все, как по команде, посмотрели на Глеба. Он сидел неестественно прямо, упираясь затылком в стену. В глазах билась такая тоска, что у Насти зашлось сердце. Он снял со своей руки руку Насти и, не меняя позы, сказал в пространство:

— Спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Где уж мне сторожем стоять у аксеновских дверей, когда от меня их запирать надо. — Глеб чувствовал неуместность, даже нагловатость своего тона, но добавил с вызовом: — Да и не холуй я больше никому…

Он осознал: отступать некуда. Сейчас ему придется во всеуслышание признаться в том, что давило его в последние месяцы. Он желал одного: непременно вызвать к себе отвращение Насти. Пусть она посчитает его фатом, нахальным и примитивным, только пусть не смотрит на него с таким испугом и состраданием…

Однако Настя коснулась своим плечом его плеча, заглянула Глебу в глаза и сказала еле слышно:

— Ничего не понимаю, Глеб! О чем ты?!

В комнате стояла такая тишина, что было слышно, как на дальнем конце поселка стучит движок электростанции, как плещется на пруду гусиный выводок. В этой тишине глуховато прозвучал голос Глеба:

— Все правильно. Третье желание Великого артиста-профессионала. Правильно. Все как в сказке.

Глеб, будто нырнуть собираясь, набрал в грудь воздуха, сунул руку в задний карман джинсов и протянул Зубцову иконку. Однако не отдал ее, повернул задней стенкой вверх, нажал скобочку, крышка отошла, и на ладонь Зубцова сползла узкая золотая змейка.

— Это что, молодой человек, у вас за ящик Пандоры, — вяло, точно с внезапной дремотой борясь, спросил Кашеваров, и только Зубцов заметил, как высветлила белизна его скулы.

— Вот, значит, какая она, золотая бодылинская цепочка, — взвешивая на ладони золотую змейку, сказал Зубцов. — Жаль старика Никандрова. Порадовался бы Иван Северьянович находке. — Зубцов обернулся к Глебу: — И для чего вручена вам эта драгоценность?

— Должен я был Агнию Климентьевну в тайгу заманить. И там ей эту штуку… Привет, мол, вам от братца Афанасия Климентьевича… А дальше они, великие-то артисты, сами должны были управляться…

— Господи, Глеб! О чем ты? Кого ты должен был убить? — испуганно воскликнула Настя.

— Не знаю кого. Может, и тебя… А вот бабушку твою к смерти привести — это точно. — Он услыхал свои слова, и они обожгли его. Лицо, шею, глаза, руки Глеба обдало жаром. Он прислонил ладони к щекам и, тяжело переведя взгляд на Зубцова, заговорил: — Это я был заслан в дом к Аксеновым.

— С какой целью?

— Чтобы золото взять это. Бодылинское. Так я понимаю теперь. А вообще-то Шилов мне ничего не сказал конкретного. Крутил только мозги насчет «трех желаний» да «сувенира» их главного… — Глеб повернулся к Насте и, разом позабыв свое намерение вселить ей отвращение к себе, сказал торопливо: — Ты уж прости меня, Настя, если можешь. За то, что я к тебе… по чужому билету. Подослали меня к тебе. Прости меня.

Настя, защищаясь от его слов, прижала руки к груди и сказала:

— Ох да и выдумщик же ты, Глеб! Неужели все, что было… Мы же поклялись: всегда вместе! Помнишь? Или тоже велено было, да?

— Что ты, Настенька! Что уж вовсе я, по-твоему, подонок?! Хорошее, оно потом само пришло. На берегу тогда я и хотел тебе об этом рассказать, чтобы все у нас стало чисто и честно. Да побоялся расплаты, что уйдешь, побоялся…

Зубцов посмотрел на поникшую Настю, вздохнул печально и сказал, обращаясь к Карасеву:

— Надеюсь, теперь, наконец, расскажете?

Глеб склонился вперед и монотонно, равнодушно стал рассказывать о встрече с Шиловым на Бодылинской тропе, об его приказе и обещании по-царски наградить за услугу.