Антология современной французской драматургии. Том I

КАМОЭНС. Я не в одиночестве! Я с виолончелью! Путешествовать! Ну-ка дайте мне «ля», и отправимся путешествовать! И чтобы не фальшивить!

МИЛЬТОН(ущипнул струну). Вот, пожалуйста. Впрочем, не гарантирую. (Продолжает рыться в чемодане.) Путешествовать, оно конечно. Был тут, помнится, один путешественник. Вот он умел путешествовать. Потерял я свою бутылку.

КАМОЭНС. Кто? Кто умел путешествовать?

МИЛЬТОН. Не важно. Ну и вот. (Роется в чемодане.) Куда я мог ее деть?

Я тут ни при чем, мне про него вчера рассказали. Он тоже путешествовал. Вот оно. Вот что осталось от его шлема.

КАМОЭНС. «Он путешествовал»?

МИЛЬТОН. И да, и нет. Я бы вообще о нем не заговорил, если бы не лез в эту чертову бутылку чего-то там.

КАМОЭНС. Кто путешествовал?

МИЛЬТОН. Пить хочу. Есть тоже. Под ложечкой. Сосет.

КАМОЭНС. Так все же кто? «Он»?

МИЛЬТОН. Ребенок. Ребенок от этой шлюхи.

КАМОЭНС. Кто?!

МИЛЬТОН. Не сердитесь. Вы ее знаете?

Камоэнс не любит слушать истории, в которых ничего не понимает, поэтому наигрывает несколько нот. Откуда-то раздается четырехкратный стук. Мильтон по-прежнему поглощен своим чемоданом.

Вдову Бетховера, повара из Писсан-Мишель. Марию-Магдалину.

КАМОЭНС. Ребенок… (Смотрит в потолок.) Ребенок… Где?

МИЛЬТОН. Странно, что лампочки нет, да?

КАМОЭНС(выуживает из своих вещей совершенно черную скрипку). Ну, и как вам моя скрипочка?

МИЛЬТОН. Неон. Не я. Неон, это все. Что «где»? У нее в утробе, не более того. У Марии-Магдалины. Я вам о ребенке толкую. Я разве не сказал?

КАМОЭНС. Сказали. И еще что он путешествовал. Там, наверху. (Бросает взгляд на потолок.) Испробуйте мою скрипку. Посмотрим, так же ли на них это подействует.

МИЛЬТОН. Почему вы смотрите в потолок?

КАМОЭНС. Потому что в него стучат.

МИЛЬТОН. Да нет, это не сверху. Ребенок, говорю вам. При чем тут ваша скрипка?

КАМОЭНС (отрываясь от потолка). Ну да. Моя скрипка. Видели ее?

МИЛЬТОН. Так возьмите и сами попробуйте. Я лично свои скрипки никому не даю. (Внезапно.) Хотя нет! Вот-вот. У меня есть одна новенькая, я бы хотел, чтоб вы на ней сыграли. (Роется в кофре со скрипками.)

КАМОЭНС. Откуда же, если не сверху?

МИЛЬТОН. Откуда-то оттуда. (Показывает на половинчатую перегородку.)

КАМОЭНС. Ребенок.

МИЛЬТОН. Ребенок. Стойте. (Роется в своих вещах.) Карлуша. Ну, ребенок… В душе. Он так и остался ребенком. (Продолжает рыться.) Но физически нет, он уже чуток вырос, за тридцать-то лет, которые ему понадобились, чтобы выйти из материнского чрева… (Смеется.) Я смеюсь, но откуда вам знать, почему.

КАМОЭНС. Потому. Что за вздор вы несете.

МИЛЬТОН. Вздор!

КАМОЭНС. Может, вам просто посмеяться захотелось.

МИЛЬТОН. Какой вздор? Вовсе нет. Вы скоро все поймете. (Роется.) И все-таки я ее не забыл. Тут нужен особый смычок…

КАМОЭНС. Что ж такое? Это уже чересчур. Универсальный квартет, да? Посмотрим, во что он превратится без виолончели. (Про свой кальян.) У вас огонька не найдется?

МИЛЬТОН. Так вот, Карлуша, этот малютка, чей шлем, вышел из дома своей мамы, а не из живота. Так вот, он этого не вынес. (Улыбается Камоэнсу.) Шлем. Его запихнули в космонавты, как свечку в одно место.

КАМОЭНС. Свечку? В форме ракеты.

МИЛЬТОН. Так вот, свой шлем он послал дяде, у которого долгое время жил, славный был человек, спал и видел, чтобы Карлуша стал космонавтом. «Не хочешь быть космонавтом? Будешь, как миленький, через не хочу!» И только он шлем получил, как тут же отправил его ему обратно, дядюшка — Карлуше, с такими словами: «Если на тебя так влияет твоя сучка мать…»

КАМОЭНС. Мария-Магдалина?

МИЛЬТОН. Мария-Магдалина. «Так скатертью тебе Млечный путь, проказник».

КАМОЭНС. Огонька не найдется?

МИЛЬТОН. Сначала сыграйте на моей скрипке.

КАМОЭНС. Какого мастера?

МИЛЬТОН. Потом скажу.

На три секунды гаснет свет. В темноте.

Гром.

Такое впечатление, что дверь повернулась, потянуло сквозняком, вроде даже шаги послышались.

КАМОЭНС. Это вы?

МИЛЬТОН. Входите же! Это все из-за грозы. Свет сейчас загорится.

КАМОЭНС. Это вы, Гийом? Анжелика?

Зажигается свет. Они понимают, что никто не входил.