Антология современной уральской прозы

Тут — высокое, как яблоня, садовое видение кошки в шесть крыл пера хаки... в дюжины чернокостных ветвей: воспарившая на монгольфьере-ранете кошка магнетизирует Магду незабудковым глазом. У соседей кошек, как у Магды туфель — пара, правый — кот Шаровая Молния, так вышаривает орбиты, а левая пария столуется у крыльца и влачит прыть снаружи. Я подозреваю, — Магда, рассеянно, — соседская фрау так вербует для рыжего голубоглазку Кис, как заботливые мамаши — распушенную вербочкой, примой, прислугу — не гулять бы недорослям к публичным девкам. Но пользуясь случаем, Кис когтит и шерстит устои густой двусмысленностью, фрейляйн фраппирует историческим переходом сиамских пашей — через местных зевак, нагревших чернь — на хвост и уши, площадь шкуры Кис переменна — то растянется арктикой, то даст рыжего петуха. Паршивка — то в одном выходном, то в другом. Или созерцателя шатает из стороны в сторону света, но везде он — временно. Или Кис и здесь и там — одновременно.

Но, конечно, охотники выместят на мне местность: что за отечество предано мною войне, кто назвал незваную, каким именем? Не её ли именем — Магде... и размашисто раздраконят из нарядов, разрядят стволы, соломенной голове — мягко падать... именно: немке? — болтаться в безнаказанных, в крылатых садовых деревьях, в их тщетных порывах — улететь от моря? — если и охотники, в верных именах, как в стременах — против тех, чьи души чисты, как случайность... Кто отпустит ввязавшему перелётный, переплётный дух — червоточиной — в нашу обетованную охоту с выжженной вечно правой грудью, да попутавшему наспех — доспех: с этой стороны — золотыми рогами, с той — медными ногами, ну и переплёт для инфантерии тела! И — на террасе, охваченной то ли садом, то ли — пасьянсом с небесной жизнью: в охотку поджидать — кого? Не оказаться б войне поджигательней поджидающего!

Но в калидоне ожидания — не Магда, а Кто-то — их превосходительство Субъект Действия... юный, впалый субъект, двадцати четырёх — генерал артиллерии... уже? — покагенерал... Кто-то — ожидаем ею. Вот — классический повод спастись от нападения — стрелоногих форвардов, заходящих в окружение на цокающих циферблатах, — и напыщенно ретироваться в колымаге грамматики... по линованной белилами брусчатке моря в цвет победы: Маренго!

Или — встречная история, крутая — как полёт орла от конфузной, первой мартовской кляксы-острова — к столичной Весне в золотых посулах и глориях... Некто — N, не хранящий амулет головы и теряющий — в стогах толп, раз об этой всепронзающей острячке — хоть целой: эпохе! — хоть оторве — уже похлопочут гарусным партером с ярусными этажерками: море охотников! — но так толст, ха, такой навой завоеваний — подсаживали даже в колыма... ах, в карету — навырез бесстрашный толстяк, и когда колесо навернулось на какую-то тьфу ты, крепость — он, продиктовав мемуаристу: не успеешь стукнуть в эти ворота табакеркой — и на: настежь! Да моей,мон шер, а не вашей — держите! — отдавив визгливую подножку бессмертия, снизошёл пред наточенные на него пушки — раздражённо расстегнуть из сюртука свое распузыренное на пушки величество, ручки в белобоки, эй вы, я необратимая трёхцветная птица по прозвищу Цезарь, не чета вашей чечётке. Мировая душа, как попал пруссак-философ, или что вам метать мои имена — высочайшая часть истории, на которой она носит треуголку. И дарую свободно сознать необходимость — служить моими перьями, а если в ваших башках хоть ядром покати — кати во всех затмившего, пли — в собственную гордость! — или как это называется у вашей едрёной чечётки...

Всё бы ему выставляться — то слабогрудым молочником для генерала, то — напрочь осадочным для бессмертного! И пушки, сглотнув снаряд, снарядились — заиграли-затрубили бесконечными пушными хвостами — за ним, за ним, всем собранием его каталожных дорог... И когда его вносили в карету, заваливая тюрбанами роз и запорошив фиалками и раскатившими глаза анютками, громоздя их друг на друга, чтоб лизнуть его хоть пальчиком — он уже окатил их прижмуренными окалинами, ай, ай, какими бронзовыми и золотыми веками разинулись на меня сороки-шлюхи с высоты ваших пирамид!

...Да, возможно, решающая сторона в Ожидаемом — сторона, с которой он столь храбро ожидаем: если — с той... пусть Магда сядет в потусторонний сад на террасу. Если с нашей, что всегда ветвистей и тучнее, — тем паче найдётся куда ей сесть...

А потом Кто-то послал ей... может, за выказанное под стволами ожидание, вместо ордена Почётного легиона — тончайшую золотую внучку в тончайших цветочках — сумасшедший дар! Сумасшедший уличный успех... а Магда не подозревала — и сама спешила в разносчицы смеха. И барахолка, арапка, так тучна, что тучна и войнами — и хитра на разные имена... всем сверкает, золотая роевня — на круг! — предпочти-ка сторону. Потому и замечаю — сверкающее... не пропащий город — его сущую временность... или вездесущую одновременность сада, тоже округляющего свою принадлежность к Южному Городу — до собственной зрелости... и перевожу с поставленного на вид — на имя собственное.