Идея эквивокации представлена у Гильберта иначе, чем у Боэция или Петра Абеляра. Эквивокативность он выводил из разнотипных аргументов, на которые, по его представлению, указывают «Теологические трактаты» Боэция. Для этого необходимо было предположить взгляд на
ratio не только как на процесс рассуждения, но и как на аргумент: который можно использовать в одной или нескольких дисциплинах, поскольку в каждой из них есть некое общее утверждение. Это «общие места» в риторике, «большие посылки» в диалектике, «теоремы» в геометрии и т. п.[334]В любом предмете есть общие основания (rationescommunes) с другими предметами и собственные основания (rationes рroрriае)[335]. Эквивокация разных типов зависит от их правильной дистинкции. Два рациональных утверждения могут быть оба истинными или оба противоречивыми, если каждое из них базируется на собственном основании. Например, высказывания «пет видов, которые могут сказываться о своем роде» и «каждый вид может сказываться о своем роде» истинны. Первое — на основании определения (вид сказывается о многих различных вещах, но не по виду, а по числу, тогда как род сказывается о многих различных вещах и по виду, и по числу; следовательно, сказывается не вид о роде, а род о виде), второе — на основании деления[336]. Оба высказывания оказываются истинными при условии разноосмысленности терминов в них употребленных, обнаруживая логический парадоксализм. Двуосмысленность есть принцип диалектики, способствующий прояснению многих теологических оснований, в частности — догмата о Воскресении. Определение человека как разумного смертного животного породило вопрос: если это определение верно, то не менее верно и то, что по воскресении появляется истинный, то есть бессмертный, человек. С точки зрения Гильберта, этот пример лишний раз показывает шаткость любого человеческого определения. Смертность или бессмертие не есть принадлежность человеческой субсистенции — они скорее статус человека, меняющейся в зависимости от Божьей воли. Высказывание «человек бессмертен» означает неразрывность его души и тела, «человек смертен» — признание их разрыва. Статус человека меняется в зависимости от его греховности, потому определение его как разу много смертного животного относится к области естественного знания, но не теологического, требующего субсистенциальногоquoest[337]. Прачеловек, таким образом, был чистой возможностью. Это в самом деле «Божий человек», где термин «Божий» употребляется в переносном смысле — в смысле произведения его Богом, тогда как остальные люди были порождены людьми. Возможности переносных смыслов выражены Гильбертом в идее трансумпции (transumptio).