Антология средневековой мысли. Том 2

Кроме того, у человеческого понимания одна возможность созерцательная, а другая — практическая, что видно из следующего: какие-то [вещи], в отношении которых он не деятелен, человек созерцает (например, вечные), а с какими-то другими он действует, руководимый пониманием, с помощью которого осуществляется избираемая середина во всех человеческих действиях. Отсюда знаем, что в человеке есть две эти возможности понимания.

Высшее благо, возможное человеку в созерцательной возможности понимания, есть познание истины и удовольствие в этом. Ибо познание истины способно принести удовольствие. Понятое радует понимающего, и чем удивительней и благородней становится понятое, чем больше силы совершенного постижения становится у охватывающего [предмет] ума, тем больше удовольствие понимания. Вкусивший такого удовольствия отвергает всякое меньшее, например, чувственное, истина которого меньше и беднее; и человек, выбирающий его, по этой причине бедней того, кто выбирает первое. Посему из того, что понятое радует понимающего, Философ заключает в XII книге «Метафизики», что первый ум имеет жизнь приятнейшую (voluptuosissimam)[229]. Ведь раз первый ум обладает величайшей силой понимания, а понимаемое им — самое благородное (так как это — его собственная сущность, а что более благородное, чем Божественная сущность, может понимать Божественное понимание?), жизнь он имеет поэтому самую приятную. Отсюда, раз в созерцательном понимании с человеком не может произойти ничего более благого, чем познание целокупности вещей, сущих от Первоначала, и через это — самого Первоначала (насколько это возможно) и удовольствие в этом, то следует, как выше заключено, что высшее благо, возможное человеку в созерцательном понимании, есть познание истины в отдельных вещах и удовольствие в этом.

Кроме того, высшее благо, возможное человеку в практическом понимании, есть осуществление блага на деле (operatio boni) и удовольствие в этом. В самом деле, какое большее благо может быть для человека в практическом понимании, чем осуществление в деле избираемой середины и удовольствие в этом? Справедлив только тот, кто получает удовольствие в делах справедливости; так же надо мыслить и о делах других моральных добродетелей.

Из сказанного можно ясно вывести, что высшее возможное человеку благо есть познание истины, осуществление блага и удовольствие в том и другом. А из того, что высшее возможное человеку благо есть его блаженство, вытекает, что познание истины, осуществление блага и удовольствие в том и другом есть человеческое блаженство. Для того ведь военное искусство учреждено в государстве законодателем, чтобы, прогнав врагов, граждане могли высвободить интеллектуальные силы, созерцая истину, и моральные силы, осуществляя благо, и жили бы блаженной жизнью, ибо в этих двух вещах состоит блаженная жизнь. В самом деле, то благо больше в сей жизни, которое человек способен принять от Бога и которое Бог может дать человеку; и желание долго жить у того человека основательно, кто хочет этого с целью обрести себя более совершенным в этом благе. А более совершенный в блаженстве, о котором мы разумом знаем, что оно возможно человеку в сей жизни, ближе к блаженству, ожидаемому верой в жизни будущей. И раз таковое благо возможно человеку (как уже сказано), то подобает, чтобы все человеческие действия к нему направлялись, дабы им завершиться. Так в некотором законе все действия суть правильные и нужные, когда они стремятся к цели закона, и лучше те, что к цели закона ближе; действия же, уклоняющиеся от цели закона, недостаточные или безразличные (то есть ни противоположные цели закона, ни сообразные его предписаниям), — все такие действия суть в этом законе грех, пусть больший или меньший, как можно видеть из сказанного. Подобно тому в человеке: все человеческие намерения, продуманные действия и желания, направленные к этому высшему благу, которое возможно человеку, согласно сказанному, суть правильные и нужные; и когда человек так поступает, он поступает по природе, ибо ради высшего блага, к которому прирожден; и когда поступает так, он хорошо устроен, ибо тогда он соотнесен (ordinates ad) с наилучшей и последней своей целью. Все же действия человека, которые не соотнесены с этим благом и через которые человек не обретает себя более сильным и лучше расположенным к действиям, соотнесенным с этим благом, суть в человеке грех. Таким образом, все дела счастливого человека либо счастливы, либо таковы, что в них он становится сильнее и пригоднее для счастливых дел. Поэтому счастливый — ест ли он, спит ли, бодрствует ли — живет счастливо, покуда делает то, в чем становится сильнее для счастливых дел.