Антология средневековой мысли. Том 2

Поэтому философа созерцание условных (causata) вещей, сущих в мире, их природ и взаимной соотнесенности приводит к созерцанию высочайших причин вещей (ведь познание следствия — это некое руководство в познании его причины). И, зная, что высшие причины и природы их таковы, что им необходимо иметь причиной не себя, он приходит к познанию Первопричины. А так как в созерцании заключено удовольствие, тем большее, чем благородней предмет ума, то философ ведет, поэтому, жизнь весьма приятную.

Еще философ знает и видит, что этой причине необходимо быть причиной своего бытия, то есть не иметь причиной другого, ибо если бы в мире не было ничего такого, что было бы причиной самого себя, то не было бы вообще ничего.

И еще видит, что этой причине необходимо быть вечной и неизменной, держащей себя всегда одинаково. В самом деле, не будь она вечной, вечным не было бы вообще ничего. И, опять же, раз какие-то вещи в мире — новые, и одно новое не может быть достаточной причиной другого нового (что само собой ясно), то отсюда очевидно следует: все, что есть в мире нового, — всецело из вечной причины. Эта причина также неизменна и держит себя всегда одинаково, так как перемена возможна только в несовершенных вещах, а если какая-то вещь в мире самая совершенная, то ею подобает быть этой Первопричине.

И еще видит, что всему бытию мира, сущему по сию сторону Первопричины, необходимо быть из Нее, и что эта Первопричина есть причина, как произведения вещей, так и взаимной соотнесенности их, и сохранения их в бытии: каких-то — по их числу и без всякой перемены (как отделенных субстанций), каких-то — по их числу, но с переменой (как небесных тел), а каких-то — только по виду их (таковы вещи, существующие в поднебесной, например, низшие ступени сущего).

И еще видит, что как все вещи суть из этой Первопричины, так все соотнесены с Ней. Ибо то сущее, в котором начало и которым все соединяется с тою целью, для которой все, есть Первосущее, согласно и философам, и святым, Бог благословенный. В этом порядке есть, однако, простор, и вещи, которые в этом порядке ближе к Первоначалу, суть вещи более благородные и совершенные; те же, что в этом порядке дальше от Первоначала, суть вещи более ущербные и менее совершенные. А присутствует Первоначало в этом мире, как отец семейства в доме, вождь в войске, общее благо в государстве. И как войско едино единством вождя, и благо войска, как таковое, — в вожде, в других же частях войска сообразно отношению, которое они к вождю имеют, так единство этого мира из единства Первоначала, и благо этого мира как таковое — в Первоначале, в других же вещах мира — сообразно причастности, отпущенной этим Первоначалом, и соотнесенности с Ним, так что в какой-либо вещи мира благо есть только в меру полученной от Первоначала причастности.

Различение всего этого побуждает философа удивляться Первоначалу и любить Его. В самом деле, мы любим то, откуда приходят к нам блага, и больше всего то, откуда приходят блага наибольшие. Поэтому философа познание того, что все блага приходят к нему из этого Первоначала и что сам он сохраняется в бытии в той мере, в какой храним Первоначалом, приводит к наибольшей любви к Первоначалу, согласно и прямому смыслу природы, и прямому духовному смыслу. И поскольку всякий находит удовольствие в том, что любит, и больше всего в том, что любит больше всего, а философ наибольшую любовь имеет к этому Первоначалу (как объяснено), то следовательно философ находит наибольшее удовольствие в Первоначале и в созерцании Его благости; и это — единственно верное (recta) удовольствие. Такова жизнь философа, лишаясь которой, всякий лишается правильной жизни. Философом же называю всякого человека, живущего сообразно прямому порядку природы и стяжавшего наилучшую и последнюю цель человеческой жизни. А Первоначало, о котором шла речь, есть славный и высокий Бог, благословенный во веки веков. Аминь.

О вечности мира [234]