— Напишем портрет, а? — спросила его девушка с подрамником.
— Не надо, — сказал Матвей Ильич.
— Почему бы и нет? — спросила она. Она была одета по последней погоде, которую час назад невозможно было предугадать: рыжие ботинки, джинсы, длинный свитер грубой вязки. Матвей Ильич всегда плохо разбирался в возрасте, но сейчас он был уверен, что ей не больше шестнадцати, хотя дать можно все двадцать пять. Волосы плохо прокрашены, или специально — в линейку. В глаза было бы лучше не смотреть, но Матвей Ильич уже заглянул. И моргнул первым. Он стоял на набережной, дул ветер, долговязый подросток хотел есть и теребил кисточку.
— Лучше что-нибудь другое, — сказал Матвей Ильич.
— А что?
— Море?
— А вы купите?
— За сколько?
— За двадцать.
— А портрет?
— Стоил бы пять.
— Хорошо, — вздохнул Матвей Ильич, — значит, море. Когда прийти за картиной?
— Завтра в такое же время подойдет? А вы точно будете?
— Как штык, — сказал Матвей Ильич. Покидая набережную, он увидел в небе над морем молнию, похожую на росчерк чьей-то подписи. Но ливень начался, когда Матвей Ильич был уже под козырьком первого корпуса.
Мама говорила: «Ты — такая же художница, как я — балерина». И Оля вдруг поняла, что это — название картины, которую она подарит маме на день рождения. По принципу «сказано — сделано». Оля начала писать маму в пачке, на пуантах, прямо поверх морского пейзажа, чувствуя прямо-таки вдохновение… Но тут погас свет. Летом электричество еще не отключали. Зимой сколько угодно, но сейчас вроде лето… Оля зажгла спичку, сигарету, потом опять спичку… Света не было. В доме напротив — тоже. В нескольких окнах уже тускло светились лучинки. Одна переползла в соседнее окно. Там погасла. Оля не могла вспомнить, где лежат свечи. Она пошла по направлению к кухне. Дойдя до входной двери, открыла ее, сделала шаг, вспомнила, что на ней ничего нет, вернулась, нашла на ощупь халат, набросила на себя и, на ходу завязывая поясок, вышла из квартиры. Она никуда не хотела идти и не шла, но улица плыла мимо, освещенная снизу фарами машин. На лица прохожих света не хватало, они были как будто закрыты опущенными забралами. Вскоре за Олей увязалась белая спортивная «мазда». Вообще-то это — то, что нужно, — подумала она, — потому что денег нет, засада полная… Но почему-то не хочется. Не уверен — не обгоняй. Хотя он, наоборот, не обгоняет, потому что уверен. Машина плыла рядом. С открытой дверцей. Оля зашла в парк — прямо в заросли, раздвигая ветки руками, пошла по тропинке, которая вела к морю. Не меньше трех баллов, — подумала она, — но странное дело — он собирается плыть. «Ночная прогулка с дискотекой!» Мать твою. В такую волну? Катер качался у причала и в пику все еще темному городу мигал огнями, как новогодняя елка. У Оли никто не спросил билет, молча подхватили под руки и помогли перескочить на борт. Она стрельнула у кого-то сигаретку, уселась на скамеечку. Катер отчалил и стал разворачиваться. Палубу захлестнула волна. Грянула музыка. Люди пытались танцевать, но вместо этого перемещались по палубе от поручня к поручню короткими перебежками. Оля встала на ноги, и ноги ее понесли. Она влетела в открытую дверь, сбежала по ступенькам, попала в сеть, висевшую во втором дверном проеме, раздвинула ее и оказалась в баре. Стены тоже были обклеены сетью. Пока еще никто кроме нее не попал в эту лузу. Над стойкой появилась голова с раскосыми глазами. Как в кукольном театре. Оля попросила голову налить ей стакан сока.
— А платить будет кто, папа или мама? — спросил бармен.
— С чего вы взяли, что у меня нет денег?
— А что, есть?
— У меня на самом деле нет…
— У тебя нет карманов.
Оля провела рукой по халатику и согласилась:
— Действительно. Ну, я пойду.
На стойке появился стакан с желтоватой жидкостью. Оля выпила залпом и покачнулась.
— Ничего себе, — сказала она.
— А ты что — думала, соки из меня пить будешь? — Бармен был уже по эту сторону стойки и нагло обнимал Олю за талию.
— Давай потанцуем, — сказал он.
— Ты забыл о своей работе, — прошептала она.
— Ничего я не забыл. У нас сегодня все свои. Каюк-компания. Меня Шакир зовут, а тебя?
— Оля. Что ты мне налил?
— Нектар такой.
— Послушай, зачем ты это сделал? Натощак, у меня пол из-под ног уходит…
— Сейчас накормим. Эйч! Мы же в море, нас всех качает, не тебя одну, ну, очнись!
К ним подошел мужчина в зеленом спортивном костюме и сказал:
— Ей надо на воздух.
— Дурочку валяет, — сказал Шакир, поддерживая Олю под мышки, — а мне делать больше нечего, как с ней возиться!
— А что тебе еще делать? Все тихо, все хорошо. Давай я ее на палубу вынесу.
— Да ее там море сглотнет.
— Я ее привяжу.
— Не надо, это ж не собака.
— Она там очнется, порыгает.
— Да ей и рыгать-то нечем, — сказал Шакир и подтащил Олю к столику. Он посадил ее на стул, голову поместил на скатерть, рядом — руки, и вернулся за стойку. Там его ждал незнакомый посетитель. Старый хрен, — подумал Шакир, — ты-то куда лезешь…
— Сто грамм коньяку и шоколадку. Вы не знаете, в котором часу мы вернемся?
— К утру, — сказал Шакир, — если все будет нормально.
— А что может быть? Шторм вроде бы проходит.