Антон Фарб

В некотором оторопении Лимек вышел через вращающуюся дверь и спустился по ступенькам Управления на площадь. В одном кармане у него лежал журнал Петерсена, в другом – конверт от Ленца. Внутренний карман оттягивала тяжесть револьвера. Вроде бы все закончилось (если и вправду – закончилось) удачно, хоть и не совсем так, как Лимек ожидал. Оставалось еще одно дело. Лимек посмотрел на часы и поспешил к бульвару Фокалор.

На углу улицы Семи Праведников стенали шарманки, драли глотки зазывалы и бежали по кругу деревянные львы и единороги цирковой карусели. В шапито выстроилась длинная очередь. Проталкиваясь сквозь толпу, Лимек пытался высмотреть Гастона, и заметил того на одной из стоявших вокруг шапито скамеек. Рядом с журналистом кто-то привязал гроздь ярко-красных воздушных шариков, наполненных гелием и рвущихся в небо.

Лимек обогнул скамейку сзади и уселся рядом с Гастоном.

– Привет, – сказал он, но Гастон в ответ промолчал.

Лимек удивленно повернулся. Из впалой груди журналиста торчала наборная рукоятка финского ножа, пробившего лацкан люстринового пиджачка. Крови почти не было, только маленькая капелька застыла в уголке рта покойника. Лицо Гастона походило на лицо дрянной восковой фигуры со слишком резко очерченными чертами и тщательно нарисованной щетиной. Остекленевшие глаза смотрели прямо перед собой.

Так, подумал Лимек. А теперь спокойно. И без резких движений. Приобняв мертвеца за плечи, как закадычного дружка, сыщик деловито обшарил его карманы. Ни денег, ни документов, ни информации о Коверкотовом. Только ключи от меблированных комнат в Вааль-Зее, где журналист жил (вернее, ночевал и водил шлюх). Ключи Лимек не взял.

Ай-яй-яй, подумал он, как нехорошо все получается... Сыщик встал, отряхнул пальто и побрел, не оглядываясь, в сторону Набережной.

Желтый фургон обогнал Лимека на углу улицы Сарториуса, возле трамвайной остановки. Резко остановился, вырулив правыми колесами на тротуар и взвизгнув тормозами. Собственно, это был даже и не фургон, а просто большой и длинный автомобиль из тех, что называют «семейными». Если бы не канареечно-желтый цвет, он сошел бы за карету скорой помощи.

Лимек расстегнул две верхние пуговицы пальто и быстро огляделся по сторонам. Белый день, на бульваре полно народу. Они не посмеют.

Из фургона вылез Коверкотовый. Челюсть его поддерживал сложный проволочный бандаж, лицо отекло, а под глазами набрякли лиловые синяки. В руке Коверкотовый держал пухлый кожаный саквояж.

– Топ’ый тень, – сказал он, с трудом ворочая языком, и попытался улыбнуться. Зрелище вышло жутковатенькое.

– Добрый, – кивнул Лимек.

Коверкотовый вдруг подбросил саквояж к груди, поймал его левой рукой, а правой ловко расстегнул защелку. Саквояж раскрылся, и внутри что-то стеклянно брякнуло. Лимек рефлекторно сунул руку за пазуху, нащупав рукоятку револьвера, но в этот момент сыщика схватили сзади за воротник и резко дернули. Пальто, расстегнутое лишь наполовину, съехало с плеч и плотно прижало руки Лимека к бокам. Кто-то схватил его за ноги, а тип, проделавший ловкий трюк с пальто, обхватил сыщика за запястья – как будто надел стальные браслеты. Лимек рванулся, но втуне: в одно мгновение он оказался беспомощен, словно спеленатый младенец.

Тем временем Коверкотовый выудил из саквояжа маленькую склянку с желтым ярлычком и комок ваты. Поставив саквояж на землю, он вытащил пробку (она громко чпокнула), приложил вату в горлышку и опрокинул пузырек вверх дном.

Лимек опять дернулся и подумал: может, закричать? Прохожие на бульваре Фокалор, как ни в чем не бывало, проходили мимо, старательно отводя взгляды.

Коверкотовый подошел к Лимеку так близко, что сыщик смог рассмотреть лопнувшие сосудики у его в глазах. А все-таки славно я его приложил, успел подумать Лимек, прежде чем Коверкотовый прижал к его лицу вату, и в нос ударил резкий запах хлороформа.

7

Во рту было сухо. Сухость эта начиналась где-то на языке, охватывала нёбо и спускалась ниже, по горлу и пищеводу до самого нутра, раздирая голосовые связки и заставляя организм всем своим естеством жаждать глотка воды.

Как ни странно, голова не болела. Лимек осторожно открыл глаза, ожидая увидеть белый потолок больничной палаты (в лучшем случае), или серый и мокрый потолок тюремной камеры (в худшем), но наверху было небо – густо-фиолетовое, с мириадами звездных блесток. Сыщика бросили на улице. Вот почему так неудобно лежать: в спину впивалось что-то острое и угловатое. Все так же осторожно, в ожидании грядущей головной боли – ощущение, будто с похмелья, в затылке еще не ломит, но подкатывающая к горлу тошнота и общая вялость подсказывает: сейчас ка-ак даст по черепу изнутри отбойным молотком! – Лимек приподнялся и огляделся.