Антон Павлович Чехов в школе

Что-то не хочется сочувствовать девушке, которая слишком быстро забывает о вещах, беспокоящих память и совесть (смерть матери, пьянство отца, нужда младших братьев), и вообще очень она похожа на красивую, но бездушную куклу (кстати, в тексте есть и это упоминание: «Её покойная мать сама одевалась всегда по последней моде и всегда возилась с Аней и одевала её изящно, как куклу , и научила её говорить по-французски и превосходно танцевать мазурку»). Вот, собственно, и вся коллизия: как вещь её купили, как вещь её и используют: я – тебе, ты – мне. Перед ответственным балом муж ей это прямо и сформулировал: «Я тебя осчастливил, а сегодня ты можешь осчастливить меня». Что, в общем, и было исполнено. Вскоре Модест Алексеич получил искомый орден – Анну второй степени.

Сделка состоялась. Положение дорогой безделушки полностью устраивает героиню. Страдания Ларисы Огудаловой ей не свойственны. Анна и впрямь устроилась на шее своего мужа, полностью оправдывая каламбур его сиятельства: «Значит, у вас теперь три Анны… одна в петлице, две на шее». И развеселая светская жизнь Анны есть не что иное, как «вложения» Модеста Алексеича в следующую награду – Владимира IV степени.

«Дом с мезонином» (1896)

Это «рассказ художника», как явствует из подзаголовка. Рассказ о несостоявшейся любви, о нерешенных (а может быть и нерешаемых) вопросах жизни: о смысле труда, творчества, искусства, политики. О том, как сложно соединить отдаленные цели человечества и задачи текущей жизни. И чем должен руководствоваться порядочный человек: принесением малой, но осязаемой пользы или, не отвлекаясь на «злобу дня», обязан настойчиво решать стратегические общественные задачи? Этот маленький рассказ – воспоминание об одном дорогом эпизоде, случившемся с художником, когда несколько лет назад он жил в одном из российских уездов и там познакомился с семейством Волчаниновых: двумя сестрами – Лидией и Женей, прозванной в семье Мисюсь, и их матерью Екатериной Павловной. Семья эта жила круглый год в имении, от которого повеяло на художника «очарованием чего-то родного, очень знакомого». Да и милые лица сестер после первой же встречи оставили у художника ощущение давнего знакомства, как будто увидел он хороший сон.

Захотелось познакомиться поближе. Главной в семье, несомненно, была старшая сестра Лидия, «тонкая, бледная, очень красивая, с целой копной каштановых волос на голове, с маленьким упрямым ртом». Она работала учительницей в земской школе и тратила на себя только те деньги, что зарабатывала сама. Эта целеустремленная, искренняя, убежденная девушка без остатка отдала себя общественно-полезному труду: учила и лечила крестьян, организовывала честные выборы, помогала погорельцам, – одним словом, ни минуты не сидела сложа руки.

«Лида никогда не ласкалась, говорила только о серьезном; она жила своей особенною жизнью и для матери и для сестры была такою же священной, немного загадочной особой, как для матросов адмирал, который всё сидит у себя в каюте».

Говорила она «не торопясь и громко», передвигалась «с деловым, озабоченным видом», на все вопросы имела самые четкие ответы и была убеждена в главном: «нужно же делать что-нибудь!» А потому «самую несовершенную из всех библиотечек и аптечек» она ставила выше «всех пейзажей на свете», и к художнику, который жил и думал иначе, она испытывала стойкую неприязнь.

На фоне этого мировоззренческого конфликта с Лидией у художника возникает и развивается нежное чувство к Жене. Она, как и художник, проводила свою жизнь в полной праздности: много читала, гуляла в лесу, каталась в лодке.

Она восхищалась его этюдами и верила в него как художника. «Ей хотелось, чтобы я ввел её в область вечного и прекрасного, в этот высший свет, в котором, по её мнению, я был своим человеком, и она говорила со мной о Боге, о вечной жизни, о чудесном».

В отношении художника к Жене много нежности и поэзии, но, одновременно, много интеллигентского эгоизма и инфантильной беспомощности.

И Чехов не скрывает этого. В переживаниях художника на первом месте – он сам, а Женю он любит и ценит, во многом, потому, что она помогла ему наполниться нежностью, тишиной и довольством собою. Он доволен, что «сумел увлечься и полюбить». Не правда ли, как-то излишне рассудочно «увлекся» герой? Вот почему после признания «я любил её» – следует странноватая мотивация: – «за то, что она встречала и провожала меня, за то, что смотрела на меня нежно и с восхищением». Даже недюжинный ум и широту воззрений «подозревал» художник у Жени, «быть может потому, что она мыслила иначе, чем строгая, красивая Лида, которая не любила меня».