Антон Павлович Чехов в школе

Такой и остается она в нашей памяти: уверенная в себе, с хлыстом в руках, деловая, привычно и решительно вмешивающаяся в дела, в том числе её и не касающиеся. Неслучайно последние фразы, вылетевшие из её уст, наполнены грубой «вороньей» окраской: «Вороне где-то Бог послал кусочек сыру», – многократно повторяет она диктовку, не останавливаясь ни на минуту, чтобы сообщить художнику о его рухнувших надеждах на счастье. А между тем, считал Чехов, именно любовь придает жизни смысл и подлинность.

«Дама с собачкой» (1899)

Рассказ это о том, как немолодой уже Дмитрий Дмитрич Гуров, отдыхая в Ялте, встретил там Анну Сергеевну, даму с собачкой, и неожиданно для себя глубоко полюбил её. Произведение это соединило в себе всё, что свойственно самой жизни: пошлую инерцию и поэзию переживаний, скуку «горького опыта» и счастливую неожиданность судьбы. До встречи с Анной Сергеевной Гуров и не предполагал, что живет постой, иллюзорной жизнью. Он просто привык к ней, потому что ничего другого и не знал. Привык бояться свою неизящную жену с шевелящимися темными бровями, привык изменять ей и дурно думать о ней и женщинах вообще. Он, филолог по образованию, в юности готовящийся петь в частной опере, смирился с тем, что вынужден служить в банке. Да и весь образ жизни: рестораны, званые обеды, юбилеи, карты, – окружал его плотным кольцом житейской пошлости, из которой до встречи с Анной Сергеевной он и не думал выбираться. Он флиртовал, объедался, лгал, жил с нелюбимой женой, поддерживал престижные знакомства. Так бы и не узнал Гуров ни настоящей жизни, ни любви, ни себя самого, но ему повезло: он встретил Анну Сергеевну – и как пелена упала с глаз: всё то, что было обычно и привычно, обрело подлинный смысл – оказывается, оно было унизительным и нечистым. Как слова обожравшегося партнера по картам в ответ на гуровское откровение: «Если б вы знали, с какой очаровательной женщиной я познакомился в Ялте!» – «А давеча вы были правы – осетрина-то с душком!»

Как одна фраза не стыкуется с другой, так и Гуров – нынешний не совпадает с Гуровым – прежним.

Как же описывает Чехов это поистине волшебное чувство, зародившееся поначалу в условиях пошлого «курортного романа»? Как рисует он Анну Сергеевну? – «Молодая дама, невысокого роста, блондинка, в берете; на нею бежал белый шпиц». «Её выражение, походка, платье, прическа говорили ему, что она из порядочного общества, замужем, в Ялте в первый раз и одна, что ей скучно здесь». И впечатление, которое она поначалу произвела на Гурова: «Вспомнил он её тонкую, слабую шею, красивые серые глаза. Что-то в ней есть жалкое всё-таки».

Между тем, кроме располагающей к сближению курортной праздности, было между ними одно общее свойство: оба они были подспудно не удовлетворены своей жизнью, обоим, говоря словами Анны Сергеевны, «хотелось чего-нибудь получше».

Это желание побуждало Гурова заводить многочисленные романы, приносящие лишь поначалу иллюзию счастья и рождающие в итоге презрительное отношение к женщинам («Низшая раса!» – называл их Дмитрий Дмитрич). А между тем – «хотелось жить» – и всё повторялось сначала.

И Анна Сергеевна в браке несчастна. О своей семейной жизни она говорит так: «Мой муж, быть может, честный, хороший человек, но ведь он лакей! ¼Мне, когда я вышла за него, было двадцать лет, меня томило любопытство, мне хотелось чего-нибудь получше; ведь есть же, – говорила я себе, – другая жизнь. Хотелось жить! Пожить и пожить…» С этим желанием она и приехала в Ялту, где встретила Гурова, который показался ей «добрым, необыкновенным, возвышенным». И началось это «сладкое забытье, безумие», которое от начала и до конца их ялтинского романа каждый, впрочем, воспринимал по-разному. Она относилась к происшедшему «как-то особенно, очень серьезно, точно к своему падению». Он же, со своим вульгарным любовным опытом, не сразу понял, что встретил главную женщину своей жизни. Не вписывалась она в изобретенную им классификацию завоёванных дам. «Анна Сергеевна была трогательна, от неё веяло чистотой порядочной, наивной, мало жившей женщины…» Вот почему после сближения, с аппетитом поедая арбуз, Гуров пребывает в некотором недоумении, ему «было уже скучно слушать, его раздражал наивный тон, это покаяние, такое неожиданное и неуместное; если бы не слезы на глазах, то можно было бы подумать, что она шутит или играет роль.

«– Я не понимаю, – сказал он тихо, – что же ты хочешь?»

Не сразу поймет он Анну Сергеевну, как не сразу поймет и себя самого.

А пока герой переживает сложную гамму чувств: «он был растроган, грустен и испытывал легкое раскаяние». Ведь эта молодая женщина не могла быть с ним счастлива, в его отношении к ней всё-таки «сквозила тенью легкая насмешка, грубоватое высокомерие», и если она не почувствовала этого, то, значит, «он казался ей не тем, чем был на самом деле, значит, невольно обманывал её…»