Антоний и Клеопатра

— На самом деле и я не думаю. Я рассчитываю на четыреста человек, до конца преданных Антонию. Не большинство, но достаточно, чтобы убедить народ, что Октавиан действует незаконно, если он попытается сформировать правительство с целью заменить нас, — сказал Агенобарб.

— Этим, Гней, ты начнешь гражданскую войну.

— Я знаю. Но гражданская война все равно неизбежна. По какой другой причине Антоний двинул всю свою армию и флот в Эфес? Ты думаешь, Октавиан этого не понял? Я ненавижу его, но я хорошо знаю его ум. Извращенная копия ума Цезаря живет в голове Октавиана, поверь мне.

— Откуда ты знаешь, что он в его голове?

— Что? — не понял Агенобарб.

— Ум.

— Все, кто когда-нибудь побывал на поле сражения, Сосий, знают об этом. Спроси любого армейского хирурга. Ум в голове, в мозгу. — Агенобарб раздраженно взмахнул руками. — Сосий, мы не обсуждаем анатомию и расположение разумного начала! Мы говорим о том, как лучше помочь Антонию выбраться из этой египетской трясины и вернуться в Рим!

— Да-да, конечно. Извини. Тогда нам надо действовать скорее. Если не поторопимся, Октавиан не даст нам уехать из Италии.

Но Октавиан им не помешал. Его агенты сообщили о внезапной судорожной деятельности отдельных сенаторов: они забирали вклады из банков, припрятывали имущество, спасая его от ареста, собирали в дорогу жен, детей, педагогов, воспитателей, нянь, лакеев, служанок, не забыли и парикмахеров, косметологов, белошвеек, прислугу, охранников и поваров. Но он ничего не предпринял, даже не сказал ни слова в палате или на ростре Римского Форума. Он выехал из Рима ранней весной, но теперь вернулся, чтобы быть начеку.

Итак, Агенобарб, Сосий, десять преторов и триста сенаторов торопливо передвигались по Аппиевой дороге в Тарент, кто верхом, кто в двуколках. Домашние ехали в паланкинах среди сотен повозок со слугами, с мебелью, тканями, зерном, всякими мелочами и продуктами. В конце концов все отплыли из Тарента — ближайшего порта, откуда корабли направлялись в Афины вокруг мыса Тенар или в Патры в Коринфском заливе.

Только триста сенаторов! Агенобарб был разочарован, что не сумел убедить и четверти преданных Антонию людей, не говоря уже о нейтралах. Но он был уверен, что это количество достаточно внушительное, чтобы не дать Октавиану возможности без больших усилий сформировать работоспособное правительство. Агенобарб считал себя исключительной личностью. Он был человеком с Палатина и считал, что власть в Риме должна находиться в руках элиты.

Антоний обрадовался им и быстро сформировал антисенат в административном здании Эфеса. Возмущенных богачей со статусом только союзника выселили из их особняков. К счастью, Эфес был большим городом и обеспечил Антонию достаточно зданий для размещения огромного притока важных людей и их семей. Местные плутократы переселились в Смирну, Милет, Приену. В результате торговые суда исчезли из гавани, и это хорошо, больше военных галер сможет встать там на якорь. Что произойдет с городом, когда римляне уйдут, не беспокоило ни Антония, ни его коллег. А жаль. Эфесу понадобились годы, чтобы вернуться к процветанию.

Клеопатре совсем не нравилась инициатива Агенобарба и это правительство в изгнании, которое решительно запретило ей присутствовать на заседаниях антисената. Разозлившись, она неосторожно заявила Агенобарбу:

— Ты пожалеешь об этом, когда я буду вершить суд на Капитолии!

— Меня ты не будешь судить, госпожа! — огрызнулся он. — Когда ты сядешь вершить суд на Капитолии, я уже буду мертв — и все истинные римляне со мной! Я предупреждаю тебя, Клеопатра: лучше выбрось эти идеи из головы, потому что этого никогда не будет!

— Не смей обращаться ко мне по имени! — ледяным тоном произнесла она. — Ты должен обращаться ко мне «царица», и с поклоном!

— Не дождешься, Клеопатра!

Она направилась прямиком к Антонию, который возвратился из Афин какой-то тусклый, унылый. Клеопатра решила, что это результат его кутежа на Самосе, о чем ей сообщил Луцилий.

— Я хочу присутствовать в сенате, и я хочу, чтобы этот мужлан Агенобарб был наказан! — кричала она с искаженным лицом, сжав кулаки.

— Дорогая моя, ты не можешь присутствовать в сенате. Он посвящен Квирину — богу римлян-мужчин. И я не имею права наказывать таких влиятельных людей, как Гней Домиций Агенобарб. Римом не правит царь. У нас демократия. Агенобарб равен мне, как и все римляне, какими бы бедными и непримечательными они ни были. Перед законом римляне равны. Primus inter pares, Клеопатра, я только могу быть первым среди равных.

— Тогда это надо изменить.

— Этого нельзя изменить. Никогда. Ты и впрямь сказала ему, что будешь править суд на Капитолии? — хмуро спросил Антоний.

— Да. Когда ты побьешь Октавиана и Рим будет наш, я буду сидеть там как заместитель Цезариона, пока он не повзрослеет.

— Даже Цезарион не сможет этого сделать. Он не римлянин. Это одна причина. А другая — ни один живой человек, мужчина он или женщина, не живет на Капитолии. Там обитают наши римские боги.

Клеопатра топнула ногой.