Пусть вечный мрак вселенную объемлет.
Антоний! О Антоний! О Антоний!..
Сюда, друзья! Да помогите ж им,
Ирада, Хармиана! Помогите
Внести его сюда, наверх.
Молчанье!
Не Цезарь сверг Антония. Антоний
Сам над собой победу одержал.
Конечно, так. Антония осилить
Один Антоний мог… Но горе нам!
Моя царица… Смерть, смерть ждет меня,
И я ей докучаю промедленьем
Лишь для того, чтоб на твоих устах
Сверх многих тысяч прежних поцелуев
Запечатлеть последний поцелуй…
Нельзя к тебе спуститься мне, любимый.
Прости, нельзя: вдруг схватят там меня.
Удачливому Цезарю не дам
Его триумф украсить Клеопатрой.
Пока есть у кинжала острие,
И сила смертоносная у яда,
И жало у змеи — я не боюсь:
Смиренница Октавия меня
Презреньем ханжеским не обольет…
Сюда, ко мне, ко мне, Антоний мой! —
Вы, девушки, и вы, друзья, — поднимем
Его наверх.
Скорей. Я умираю.
Мне на руках носить тебя пришлось, —
Такой забавы мы еще не знали.
О мой возлюбленный, как ты тяжел!
Вся мощь твоя преобразилась в тяжесть.
Будь я Юноной, поднял бы тебя
На небеса Меркурий сильнокрылый
И рядом бы с Юпитером воссел ты.
Так, так… — Но о несбыточном мечтают
Одни глупцы… — Вот так… сюда… вот так.
Ко мне… Ты встретишь смерть, где жизнь нашел.
Я поцелуем оживлю тебя.
О, будь у губ моих такая сила,
Я поцелуями бы их истерла.
О горе!
Умираю… умираю…
Дай мне глотнуть вина… Хочу сказать…
Нет, я хочу сказать. Я прокляну
Так яростно Фортуну, злую пряху,
Что колесо свое она сломает.
Постой, любимая… Проси, чтоб Цезарь
Тебе оставил жизнь и честь… О-о!
Нельзя две эти вещи совместить.
Послушай, дорогая… Никому
Из приближенных Цезаря не верь,
Лишь Прокулею…
Цезаревым слугам
Я доверять не стану. Доверяю
Своей решимости, своим рукам.
Не надо сокрушаться о плачевном
Моем конце. Пускай тебя утешат
Воспоминанья о счастливых днях,
Когда прославленнейшим, величайшим
Я был среди властителей земных.
Я умираю не позорной смертью.
Я не склонился, сняв трусливо шлем,
Пред соплеменником победоносным.
Но принял смерть как римлянин, который
Был римлянином честно побежден…
Отходит дух мой… Больше не могу…
Как! Ты умрешь, славнейший из мужей?
А я? Меня оставишь прозябать
В постылом этом мире? Без тебя
Он — хлев свиной.
О девушки, взгляните!
Венец вселенной превратился в прах. —
Любимый! — О!.. Увял победный лавр.
Повержен наземь воинский штандарт.
До уровня подростков несмышленых
Род снизился людской. Ушло геройство,
И не на что глядеть теперь луне,
Взирающей с небес.
О госпожа!
Не надо так!
Она мертва.
Царица!
Царица!
Господа моя! Царица!
О повелительница египтян!
Властительница!
Тсс… Ирада, тише!
Нет, не царица; женщина, и только.
И чувства так же помыкают мной,
Как скотницей последней… О, швырнуть бы
Богам бездушным скипетр мой в лицо
И крикнуть, что и я была богиней,
Пока они алмаз мой не украли!..
Нет сил терпеть. Грызет меня страданье,
Как пес взбесившийся. Так разве грех
Войти в заветное жилище смерти
Незваной гостьей? — Девушки, что с вами?
Мужайтесь! Что с тобою, Хармиана?
О милые мои! — Померкло все.
Иссяк источник света. — Соберите
Все ваше мужество, солдаты. С честью
Вождя мы похороним, а потом,
Как римлянам бесстрашным подобает,
Заставим смерть объятья нам открыть.
Как холодна немая оболочка,
В которой прежде жил могучий дух!
Нет больше друга, он ушел от нас,
Но мы его нагоним в смертный час.
АКТ V
Скажи, чтоб он сдавался, Долабелла.
Разгромлен он; его сопротивленье
Бессмысленно.
Я повинуюсь, Цезарь.
Ты кто такой? Как смел ты появиться
Пред нами с окровавленным мечом?
Меня зовут Деркет. Служил я честно
Антонию, который, как никто,
Заслуживал, чтобы ему служили.
Пока он мог стоять и говорить,
Он был мне господином. Жизнь свою
Я не щадил в борьбе с его врагами.
Захочешь взять меня к себе на службу, —
Тебе я буду верен, как ему.
А нет, — ты властен над моею жизнью.
Что это значит?
Что Антоний мертв.
Не может быть. Обвал такой громады
Вселенную бы грохотом потряс.
Земля должна была бы, содрогнувшись,
На городские улицы швырнуть
Львов из пустынь и кинуть горожан
В пещеры львиные. Его кончина
Не просто человеческая смерть.
Ведь в имени «Антоний» заключалось
Полмира.
Да. И все же умер он.
Он пал не от секиры правосудья,
Не от наемного кинжала. Нет,
Та самая рука, которой он
В историю вписал свои деянья,
Найдя решимость в мужественном сердце,
Пронзила это сердце. Поглядите,
Вот вынутый из раны меч; на нем
Застыла благороднейшая кровь.
Друзья, вы все омрачены печалью.
Клянусь богами, что такой рассказ
Достоин царских слез.
Как это странно,
Что достиженье нашей высшей цели
Оплакивать природа нам велит.