Антоша, вставай

Металлическая дверь лежала на земле. Я выбрался из-под нее. Больше ничто не мешало попасть во внутрь маяка. Меня манил образовавшейся проход, и я боязливо ступил в проем. Темный коридор затянула мерзкая паутина. Сложив руки лодочкой перед собой, я поплыл в неизвестность. Липкие нити приставали к моему лицу, вызывая раздражение. И как только я перешел глубже во внутрь, на улице бахул гром и ударила молния. Крик чаек больше не беспокоил, теперь свирепствовала погода. Я обернулся и увидел, как тысячи дождевых капель падали с неба, врезаясь в землю, и образовали целый водопад. Кто-то ползал по мне, касаясь мохнатыми лапами. Тыльной стороной ладони я отбросил от себя здоровенного паука, а после включил фонарь на телефоне. Испугавшись света, крысы у моих ног разбежались по углам. Я поднял голову. На покрытой плесенью бетонной стене висела фотография в потертой рамке. На ней молодая светловолосая девушка держала новорожденного в пестром конверте и смотрела в камеру. На вид ей было около двадцати лет. Совсем молодая девочка. Вокруг нее никого, только она с грустным взглядом и малыш. Я перевел фонарь по ходу лестницы. На следующем пролете висело еще одно фото. Приближаясь к нему, я различил резкий запах кислятины. Рвотный рефлекс подобрался к горлу. Я заткнул нос, но все же поднялся выше. На фотографии мальчик трех лет смотрел куда-то в пол, изучая ботинки окружающих его детей. Около десяти пацанов стояли в тесной комнате, обставленной двухъярусными кроватями. На них мешковато висела одинаковая одежда, почти как у заключенных. Никто не улыбался. Меня что-то укусило. То ли насекомое, то ли жалость к ребятам.

Я перевел фонарь дальше. Откуда-то вылетела летучая мышь. Я инстинктивно закрылся руками и пригнулся, а когда понял, что опасность миновала, расправил плечи и подошел к следующему изображению. Все тому же парню на вид уже было лет семь. Он хорошо причесан, опрятен, одет в тельняшку и синие шорты. Он похож на юного моряка. За руку его держит женщина с недовольным лицом, будто и она чувствует тот же противный аромат, что я сейчас. Сам мальчик печален и чуть ли не плачет.

Рядом с этой фотографией развешена на скотче еще целая серия стоп-кадров жизни этого пацана: вот он в школе за партой, дома за уроками, а вот его тоскливый взгляды изучает звездное небо за окном. Женщина с недовольным лицом смотрит на него из-за угла кухни. Затем еще одна фотография — эта же женщина стоит над спящим ребенком. Она дает ему таблетки. Много таблеток. Мальчик грустит. Нет ни одной фотографии, где бы он улыбался. Все фотографии черно-белые, местами изрезанные трещинами или выцветшие, хотя на лестничных пролетах совсем не было окон, чтобы солнечные лучи могли сюда проникнуть и надругаться над фотокарточками.

Я поднялся и вышел. Среди обломков старой мебели лежал пыльный проектор. Подняв с пола, я поставил его на старую табуретку. По-прежнему сильно воняло тухлой рыбой. Невыносимый аромат гнили. Проектор включается, хотя никого электричества тут не было.

— Антоша, ты любишь маму? — говорит женщина с фотографий.

— Но ты не моя мама.

— Я твоя мама, Антоша. Только твоя, — она вскидывает руки по сторонам. — Иди обнимемся.

— Нет, ты все обманываешь, ты меня забрала у настоящей мамы. Врунья. Врунья.

Женщина дает стакан воды мальчику и со строгим видом протягивает таблетки.

— Тебе будет легче, Антоша. Потерпи. Скоро ты привыкнешь.

Проектор гаснет. В моей голове возникает так много вопросов, что мысли начинают давить на лоб. Я ударяю себя кулаком, чтобы стало легче. Не помогает.