Антоша, вставай

— Дорогой, — сказала она целуя меня то в щеки, то в губы, — ты такой умный, ты все правильно понял, и сделал как надо. Ты вернул меня к себе, и теперь мы с тобой будем вместе. До самого конца. Больше никто нас не разлучит, никто не помешает нашему счастью. Ни твоя мать, ни кто-либо другой. Теперь мы будем встречать не только ночью и днем. Ты объединишь два мира в один, сказка превратится в быль!

Я уверенно стоял на ногах. Смотрел мимо Кати, куда-то за горизонт, пока она без устали говорила, перебивая громких насекомых. Волны бились о скалы. Все было идеально, ровно так, как я мечтал, но какое-то неприятное чувство жевало меня изнутри. Тревога смаковала меня, распуская свою ядовитую слюну.

— Я запутался, Катя, — оттолкнул ее я. — Мне неведомо, что делать дальше. Теперь, когда мы вместе, что мне делать? К чему стремиться?

— Просто получай удовольствие, дорогой, — сказала Катя и прижала меня к себе. — Жизнь это не бесконечное страдание, жизнь это и не борьба за счастье. Жизнь — это радость. И ты добился того, чтобы чувствовать себя хорошо, разве не так? Зачем ты сейчас думаешь о том, что будет дальше? Просто расслабься, радуйся нашей близости. Все кончено, теперь мы будем вместе. Всегда! — ее пухлые губы шевелились у моей груди, выпуская теплый воздух.

Я не верил Кате. Ее слова почему-то вызывали во мне отвращение. Неприязнь. От нее исходило какое-то непривычное ощущение тяжести. Я не припоминал, чтобы чувствовал рядом с ней что-то похожее. Складывалось впечатление, что я обнимал острый булыжник, а не возлюбленную. От девушки веяло холодом. И хотя ее слова были ласковыми, как мяуканье слепого котенка, ее напряжение не позволяло ей расслабиться. Я был начеку. Мое чутье подсказывало, что что-то тут неладно.

Пение цикад усилилось. Маяк внезапно зажегся и пустил длинный луч в сторону моря. Я никогда прежде не видел лунной дорожки над водной гладью, но, кажется, свет маяка создал похожее явление. Мы с Катей обернулись. Сотни насекомых вылетели откуда-то из-за спины и принялись царапать нас своими лапами и острыми крыльями. Мы оказались внутри живой массы. Облако цикад закрыло собой все вокруг. Я, не отпуская рук Кати, зажмурился и сомкнул рот. Стараясь не дышать, я ждал, когда нападение пойдет на убыль, но цикады не планировали отступать. Они кружили вокруг нас, как смерчь. Хватаясь за открытые участки тела, и ища возможность залезть под одежду.

Девушка подтянула меня к себе. Схватив мои губы своими, поцеловала так, будто мы были под водой. Она решила поделиться с мной кислородом. Время остановилось. Я перестал различать звуки насекомых. Я глубоко дышал, и это захватило все внимание. Даже хаотичное прикосновение мелких тварей уже не вызывало отвращения. Я дышал Катей — или это Катя дышала мной? Я запутался. Почувствовав нехватку воздуха, я распахнул глаза. Вместо мой возлюбленный среди тучи насекомых стояла беззубая Карга. Старуха выглядела куда хуже обычного. Она засмеялась так громко, что в моих ушах появилось что-то влажное. Кровь. Насекомые сперва пытались залезть ей в рот и в нос, но скоро ее протяжный писк отпугнул цикад, и те дали деру. Маяк погас. Мы остались со Старухой в кромешной тьме. Руки грымзы были скручены в локтях. Она не сильно походила на человека — Карга напоминала волосатого паука, а я терпеть не мог пауков с самого детства. С тех времен, как в летнем лагере один такой засранец с пола прыгнул ко мне на лицо.

— На дивчину позарился, — прошипела Карга. У нее был низкий голос с примесью радиопомех. — Захотел пристроить свой стручок?

Я попятился к мотоциклу. Глаза Старухи покраснели, а ноги скривились так, что напоминала букву "З”. Каждое открытие рта сопровождалось зловонием. Она шипела.

— Значит, ты, Антоша, разбогател? Стал богатеньким Буратиной? — Старуха наступала. Она твердым шагом наступала на меня, при этом быстро тряся головой. — Но ты решил потратить все добро на девку. Шлюху крашеную. Ты выбрал забыть про матушку, про то, что я для тебя сделала? Вместо благодарности решил отдать все деньги обычной проститутке?

Меня трясло. Если бы мне пришлось что-то ответить, я бы начал заикаться. Тот самый брутальный Антон на мотоцикле куда-то делся, покинув меня. Я почувствовал себя голым толстяком с вонючими подмышками. У меня не было сил сопротивляться Карге. Ее слова звучали громом. Она вселяла страх. Ничего не могло бы сломить такую махину, как эта женщина, ни одно мое слово в противовес не справилось бы даже с секундой ее молчания. Вступать в диалог с ней было смерти подобно. Мое сердце сжалось.