— Нет, я его поставил, а у меня его унесли.
— А ты не бегай за журавлями.
— А ты почём знаешь? — спросил озадаченный Антошка.
— Стало быть, что знаю… Твоя мать кувшин-то взяла. Она увидала, как ты побежал за журавлями, и взяла кувшин.
— Неужели правда? — вскрикнул обрадованный Антошка, и лицо его сразу засияло и вся забота пропала. — А какой я сон видел, Михайло! — сказал он и стал рассказывать, что он видел во сне.
— Ишь какая глупость приснилась! — проговорил Михайло.
— А нешто ребята журавлями не могут сделаться? — спросил разочарованный Антошка.
— Как же это они сделаются?
— А вот так…
— Нельзя этого. Кто кем зародился, тот тем и помрёт. Человек — человеком, птица — птицей, зверь — зверем.
— А журавли где родятся? У нас?
— Нет, далеко отсюда, в холодной стороне. Они там лето живут, там и детей выводят. Прилетят, сядут в гнездо, нанесут яиц и выводят.
— А кто же их кормит?
— Сами. Они в болотах и живут, а там много мух, мошек, ящериц, змей. Вот они всё это и глотают.
— А где они гнёзда делают?
— На земле или меж кочек, в траве.
— А куда же они от дождя прячутся?
— Никуда.
— А от холода?
— Если терпимо, то там остаются, а как придёт время к зиме, они и улетают. Они вот теперь мимо нас летят. Летят они в тёплые страны, там они зиму проводят, там тепло, не жарко; а как наступает лето, то они опять в холодные края так и перелетают.
— А они в городах не бывают?
— Где же!.. Они людей боятся; выбирают сторожевых себе; те караулят, а другие спят. Как кто-нибудь вблизи покажется, сторожевые сейчас настораживаются, потом загогочут, ну, сейчас все поднимаются и летят прочь.
— А много их бьют?
— Да порядочно-таки. Они гибнут не от одних людей. Много гибнет их при перелёте через моря. Летят они, а под ними вода — много сот вёрст. Присесть-то им негде. Гуси или утки, те вон в воду спустятся, а этим плохо. Ну вот, если островок какой попадётся, так присядут, а то и присесть негде. Вот кто послабее, те и гибнут.
Антошка на минуту задумался. Журавлиная жизнь казалась ему уже не такой привлекательной, и они вовсе не такие привлекательные, как он их представлял себе. И у них есть дела, заботы, неприятности и опасности. Но всё-таки ему казалась журавлиная жизнь лучше человеческой, и он вслух подумал:
— А всё-таки хорошо журавлём быть!
— Это почему?
— А так, полетел бы вот, поглядел на всякие страны… кто как живёт.
— Вот что! — воскликнул Михайло. — Тогда самое лучшее человеком быть: только пожелай — и всё узнаешь, всё увидишь. Люди ближе всех у бога.
Антошка замолчал. Он не знал, что ему сказать на это. Когда они вошли в деревню и Михайло повернул к себе, Антошка спросил его:
— А как же это можно узнать всё да увидать?
— Учиться надо, — сказал Михайло, — так и узнаешь то, что, может, твоему дедушке с бабушкой и во сне не снилось.
VII
Когда Антошка вошёл в избу, совсем вечерело.
Возвращались с поля мужики и бабы; слышалось мычание коров подгоняемого к деревне стада. Бабушка пошла отворять ворота, чтобы впустить во двор овец и коров. Антошка вышел за ней и сел на завалинке. Показались в деревне и мать с отцом. Первым шёл Карька. Он шагал в гору, покачивая головой, отчего у него на шее поскрипывал хомут. За плугом шла мать. За матерью на Пегашке ехал отец. Антошка, увидавши их, бросился к ним навстречу. Подбежав к матери, он увидел у неё в руке кувшин.
— А ты зачем унесла кувшин? — засмеялся он.
На усталом и покрытом потом и пылью лице матери заиграла улыбка, и она проговорила:
— Так ты дома, а мы думали, тебя журавли унесли.
Отец с напускной суровостью проговорил:
— Хотел тебе с меру яблок на рынке купить, а теперь не куплю, потому избаловался.
— А мне и не нужно. А ты вот что скажи, батя: отдашь ты меня нонче в училище?
— Что тебе там делать?
— Учиться буду.
— А заленишься?
— Нет, ей-богу, нет!
— Ну что ж, только ты нонче лошадей в ночную сведи! — сказал отец, выпрягая лошадь.
— Сведу, обеих сведу! — воскликнул Антошка и бросился помогать отцу собирать сбрую…
ДИЧОК
I
Наступило осеннее утро. Восток зарделся зарёю. Ночная темнота сделалась реже, и стало можно разбирать изнедалека различные предметы. В деревне начала отчётливо выделяться полоса дворов из окружавших их деревьев, сараи и овины. С каждой минутой всё кругом делалось виднее и виднее. Звёзды гасли одна за другой, а заря охватывала всё шире и шире восток. Уже легко было отличить красную рябину от побуревшего листа и видеть, что вся земля покрыта точно рассыпанным серебряным порошком — морозом.
День был праздничный, поэтому не слышалось стука цепов с гумен, обыкновенно раздававшихся уже в эту пору; не было никакого признака бодрствования — видимо, все ещё спали…