Антошка Петрова, Советский Союз

Приказала и вылетела, как Баба-яга на помеле. Даже не попрощалась! Антошка еще больше насупилась, но с ошметками пыли и с лета потерянным носком вытянула из-под шифоньера коробку с лакированными, по великому блату раздобытыми сапожками, с трудом натянула их (месяц назад в самый раз были, а сейчас чуть ли не молотком пришлось вбивать) и, пока мать не передумала, выскочила из дому.

Только до остановки добежала – автобус подошел. Она вознамерилась было юркнуть внутрь и усесться у белого в морозных узорах окошка, как вдруг спохватилась: «Чайник-то дома забыла!» Пришлось обратно плестись, а потом еще полчаса скакать на остановке с ноги на ногу. Ступни в тесных сапожках так закоченели, что, когда следующий автобус подошел, она еле-еле смогла взобраться по ступенькам и рухнуть на заднее сиденье.

Тут-то из-за спины и донеслось: «Граждане, приготовьте ваши билетики». Стащив варежки зубами, окоченевшими пальцами Антошка пошарила в карманах и обмерла – пусто! Ну конечно, про деньги-то перед отъездом и не вспомнила! От досады ее так и подмывало самой себе врезать как следует. «Неужели сейчас ссадят и снова придется домой бежать? Еж-то Ежович небось уже там! Вечно он с самого утра заявиться норовит. Наверняка жене заливает, что на работе аврал, а сам развалился в кресле, курит свои вонючие сигареты и юркими, как тараканы, глазками шарит по материной спине. А та вся изогнулась, расправляет на столе баб-Верину крахмальную скатерть и похохатывает. Нет уж! Лучше пешком идти и до смерти замерзнуть в пути, чем, вернувшись домой, нарваться на ее испепеляющий взгляд», – подумала Антошка и осторожно оглянулась.

На переднем сиденье мирно пристраивала рядом с собой кошелки дожидавшаяся вместе с нею автобуса хозяйственная бабуля; в гармошке приплясывал в обнимку с лыжами задубевший от холода физкультурник (ну не Борзов ли? На улице сорок, а ему покататься приспичило); хихикали, исподтишка поглядывая на нее, двое парней со спортивными сумками. «Ясненько, дорогие товарищи, не обманете! Вам, голубчикам, от силы лет по восемнадцать, а контролеры – костистые, злые пенсионеры в ушанках и драповых пальто с красными повязками на рукаве», – догадалась Антошка и, отвернувшись, как ни в чем не бывало стала дуть в оконное стекло, чтобы в оттаявшую дырочку смотреть на оцепеневший от стужи город.

– Девушка! Чайком не угостите, а то так замерзли, что есть хотим, – обратился к ней один из шутников, присаживаясь рядом и тесня ее в глубь сиденья.

Антошка не растерялась.

– Я бы с радостью, да к чаю ничего нет.

– А мы с ничевом попьем.

– Ну тогда подставляйте ваши чашки!

Тот, что подсел к ней, оказался парень очень даже. По виду медведь: косолапый, коренастый, пуговицы от куртеца того и гляди поотскакивают под напором прущих наружу мышц, а глаза ласковые. Слово за слово, и Антошка узнала, что зовут его Мишкой, учится он на третьем курсе химического техникума, через полгода получит распределение на местный Хим-дым технологом, но работать начнет только после армии, потому что в мае ему исполнится восемнадцать лет. Еще он рассказал, что книжки не уважает, зато любит кино, Высоцкого, спорт, по вольной борьбе у него первый взрослый, а сейчас они с другом Андрейкой едут со стадиона в «Родину», где крутят кино про индейцев, и, если она хочет, с радостью возьмут ее с собой, потому что она классная девчонка, каких у них в техникуме раз-два и обчелся.

За разговорами Антошка чуть не пропустила свою остановку. Внутри согрелась, но стоило оказаться на улице, как до костей опять прохватило холодом, а пока бежала до теть-Дусиного дома, ноги опять будто сковало ледяными колодками. На звонок дверь ей отворила Эмма Иосифовна.

– Здравствуй, Тонечка, а Евдокия Ильинична уехала.

У Антошки сердце оборвалось.

– Куда?

– Вчера телеграмму получила: кто-то из фронтовых подруг умер, так она с вечера, не помню, то ли в Подольск, то ли в Зарайск уехала.

– А когда вернется, не сказала?

Эмма Иосифовна пожала худенькими плечами.

– У тебя дело к ней?

– Да мать подарок передала.

– Ну так давай, я ей на кухонный стол поставлю.

Антошка хотела попросить Эмму Иосифовну пустить ее на полчасика погреться, и та наверняка не отказала бы, но в этот момент за спиной у нее что-то грохнуло, послышался сдавленный крик: «Эмма!», и она метнулась внутрь, по инерции захлопнув за собой дверь.