Антошка Петрова, Советский Союз

Фильм оказался цветной и очень красивый, но в чем там было дело, Антошка понять не успела, так как, когда по экрану еще только титры ползли, Артур облокотился на спинку ее кресла, а она, решив, что он хочет ее обнять, прильнула к нему. Некоторое время она сидела так, окаменев от мысли, что Артур теперь точно решит, что она нескромная, но, когда он передвинул руку ей на плечо, успокоилась и принялась мечтать. Она мечтала о том, что после фильма он скажет ей: «Давай дружить», а она ответит: «Давай», и они станут вместе ходить в кино и на танцы. Пацаны из класса, как в фильме «Вызываем огонь на себя», будут кричать ей вслед: «Эх, Морозова!», а девчонки хоть и зауважают, но за спиной будут нарочито громко хихикать и сплетни распускать.

Вспомнив, что через полгода Артур поступит в институт, она ужаснулась, но, решив, что каждую неделю будет ездить к нему на электричке и все будут знать, что у нее в Москве парень, успокоилась. Незаметно для себя она уснула, а проснулась, когда зажегся свет, и оказалось, что у Артура спина белая, как у снеговика, потому что в темноте они сели на испачканные побелкой сиденья. Она принялась его отряхивать и старалась вовсю, а когда подставила ему свою спину, он только один раз погладил ее.

– Не стесняйся, три как следует, – подбодрила она, но Артур смущенно сказал:

– Да у тебя-то спина чистая.

После тьмы кинозала на улице было как-то особенно светло. Сугробы искрились, небо было синее-синее, у людей, как у волшебных драконов, изо рта клубами валил пар, а деревья все в инее, как на параде, стояли не шелохнувшись. До остановки было недалеко, и Антошка замирала при мысли, что в любую минуту может прийти Артуров автобус, и, пробормотав «пока», поскальзываясь на накатанных льдинках, он побежит к нему и уедет, так и не предложив ей дружить.

А ведь она мечтала об этом с самого детского сада! То есть не о том, что именно он предложит, они ведь всего три года назад познакомились, а вообще какой-нибудь хороший мальчишка. Об этом мечтают все девчонки, даже совсем некрасивые. Только одни в этом честно признаются, а другие делают вид, что им все равно. Что же касается красивых, так тех хлебом не корми дай похвастаться: то один дружить предложил, то другой. Антошке пока еще никто не предлагал, и хоть она, конечно, переживала, но все ж с ума-то не сходила. Не то что некоторые.

Взять хотя бы Маринку Лесину. В прошлой четверти на уроке химии та уронила на пол какую-то бумажку. Химичка велела ее подобрать и выбросить в мусорное ведро, но на перемене Колька Фролов эту записочку оттуда выудил и громко на весь класс прочитал. Оказалось, что там было написано: «Марина, ты мне нравишься, давай с тобой дружить. Алеша». Тут все начали задирать Скворцова, потому что он у них в классе единственный Алеша, а Маринка хоть и отличница, но очкарик и ябеда. Тогда Скворец, чтоб доказать, что это не он писал, стал совать всем под нос тетрадку со своими каракулями, а Светка Сысоева схватила Маринкину тетрадь, чтобы почерк сверить, и выяснилось, что записку эту Лесина написала себе сама! Тут состоялось такое массовое ликование, что ей ничего не оставалось, как отпроситься домой и до самых каникул в школе не появляться.

Народищу на остановке скопилось столько, что автобусы, и без того полные, проезжали мимо, выпуская тех, кому надо было выходить, на полдороге к следующей.

– Хочешь, пешком пойдем? – предложил Артур.

– Куда?

– Я тебя домой провожу.

Радость горячей волной окатила Антошку с ног до головы, но все же она честно предупредила:

– Я далеко живу, в Текстильщиках.

– Да я знаю. Мы осенью у вас на стадионе нормы ГТО сдавали.

Просияв, она сказала: «Пошли!», и так, словно ничего в этом особенного не было, взяла его под руку.

Про боль в ногах она себе думать запретила. Нет ее, и все! Пока в кино спала, не болели, значит, и теперь не будут. Всякий раз, когда нужно было мобилизовать свою волю, она вспоминала любимую с детства «Повесть о настоящем человеке», в которой сбитый немцами советский летчик месяц без еды с перебитыми ногами по лесу полз, а когда дополз и ему их в больнице отрезали, на протезах научился вальс танцевать и самолет водить. Вот и сейчас вспомнила.

Какие-то парни, обгоняя, толкнули Артура так, что он чуть в сугроб не свалился. По спинам Антошка узнала Мишку с Андрейкой и крикнула: «Вы что, рехнулись?», но те, сделав вид, что не слышат, перебежали на другую сторону улицы.

Чтобы не обсуждать фильм, а главное, не признаваться в том, что почти весь его проспала, Антошке пришлось взять инициативу разговора в свои руки. Утром двух слов выдавить не могла, а тут как прорвало. Сначала она потешала Артура историями про своих двоюродных братьев-близнецов, которые так навострились учителей дурить, что некоторые про Женьку думают, что он Алешка, а другие наоборот; потом рассказала, как однажды в пионерлагере подговорила девчонок ночью пацанов зубной пастой намазать, а утром те выстроились на линейку с красными, как у индейцев, полосами на лицах, потому что от «Поморина» у них на коже выступила аллергия, и ее как зачинщицу чуть из лагеря не выперли.

– А я в лагере ни разу не был, – с досадой сказал Артур, – до пяти лет меня родители с нянькой на дачу отправляли, а потом каждый год с собой в Ялту таскали.

– Там же море! – восхитилась Антошка.

– Ничего хорошего. Первые пару дней еще туда-сюда, а потом надоедает! Народу тьма, жара, мухи, очереди в столовку, общаться абсолютно не с кем. Одно развлечение – с родителями за ручку по набережной гулять. Пока маленький был, мама мне купаться разрешала не больше пяти минут в час, так что я даже толком плавать не научился. До восьмого класса я все это еще как-то терпел, но потом уж стало просто невмоготу. На танцы не сходи, с местными не общайся, в горы ни ногой, тряслись надо мной, будто я хиляк недоразвитый. Вот я и решил: лучше уж дома без помех книжки читать, чем в Ялте с родителями от скуки изнывать.

Антошка подумала: «Счастливый, море видел, мне бы хоть одним глазком поглядеть», но вслух почему-то заговорила про тетю Дусю, которая в войну связисткой четыре года под пулями по переднему краю тяжеленные катушки с проводами таскала, и про мужа ее погибшего, которого та вот уж лет тридцать называет не иначе как «мой Ванечка». Сама Антошка его в живых, конечно, никогда не видела, потому что он на мине подорвался задолго до ее рождения, но хорошо представляла себе по рассказам и карточке на комоде, с которой в упор смотрел некрасивый мальчишка в военной пилотке и про которого она в детстве думала, что он тети-Дусин сын.

– Странно, – сказал Артур, – три года с ней в одной квартире прожил, а не знал, что она воевала. Старушка как старушка. Будто всегда такая была.

Антошка обрадовалась:

– Что ты! Знаешь, какая она на карточках хорошенькая: в беленьких носочках, с бараночками…

Она надеялась, что Артур еще что-нибудь скажет, но он опять замолчал, а ее мысли тоже, как назло, все куда-то разбежались. Стало слышно, как под ногами скрипит снег, фырчат моторами проезжающие по улице Ленина автомобили, глухо стучат за окнами фабрик ткацкие станки, а какой-то пацан с четвертого этажа жилого дома в форточку, надрываясь, орет: «Се-е-рый!» Начавшись с маленькой паузы, молчание росло, и Антошке уже казалось, что не будет ему конца, поэтому сама удивилась, когда вдруг сказала:

– Вот я иногда думаю: почему в жизни все случается так, а не иначе? Почему одним везет, а другим нет? Почему одни рождаются и через несколько дней ни с того ни с сего умирают, а другие до ста лет живут? Или вот, например, почему теть-Дусин Ванечка погиб? Перешагнул бы через мину, и глядишь, жив бы остался, и вся их с тетей Дусей жизнь иначе бы обернулась, а мы с тобой вообще бы не встретились…

Артур глянул ей прямо в глаза, и она покраснела. Получалось так, что ей повезло, что теть-Дусин муж погиб. Вернись он с войны, не гуляла бы она сейчас с Артуром под руку и не мечтала бы о том, что он предложит ей дружить.

Вот вечно у нее так! Иной раз на уроке сморозит что-нибудь: класс впокатку, училка в ярости, а она гадает: «И что я ей такого сказала?» После родительских собраний мать возвращается домой злющая-презлющая. «Язык твой – враг твой», – кричит, и хоть Антошка честно обещает впредь помалкивать, да разве на горло-то себе наступишь? Вот и сейчас ляпнула невесть что, а теперь расхлебывай. Она хотела объяснить, что совсем не то имела в виду, но Артур перебил:

– Ты думаешь, он случайно на мину наступил?

От неожиданности она глаза вытаращила.

– А ты думаешь, нарочно?

– Да я про другое. Понимаешь, мне кажется, что случайностей вообще не бывает. Если человеку суждено умереть, он просто не может мимо своей мины пройти.

– Как это?

– А так. Мне кажется, что у каждого человека есть своя, заранее определенная судьба! Не может быть, чтобы всей нашей жизнью управляла какая-то случайная бессмыслица.