Антошка остановилась и звенящим от волнения шепотом спросила:
– Ты что, в Бога веруешь?
Артур лишь поморщился.
– При чем тут бог! Мне кажется, жизнью на Земле и вообще всей Вселенной управляет высший космический разум.
Она прямо задохнулась от возмущения:
– Да какой там может быть разум, когда кругом войны одни…
– А может, так и надо? Может, разум этот принципиально от нашего отличается, и то, что нам кажется ужасным, наоборот, хорошо? Смерть, например. Может, жизнь – это промежуточное звено, и после смерти люди переходят в другое космическое измерение?
Мысль «вот, мол, дает! Совсем у парня от научной фантастики шарики за ролики заехали» хоть и мелькнула в голове, но вслух ее Антошка все же не высказала. Во-первых, не хотела Артура обижать, а во-вторых, очень гордилась тем, что такой начитанный парень, как он, запросто обсуждает с ней такие умные вопросы, а ведь с ней их еще никто никогда не обсуждал! Ей представился темный кинозал Дома культуры текстильщиков. На экране – она, только очень красивая, идет в материных сапожках под руку с Артуром и как ни в чем не бывало обсуждает строение Вселенной, а в первом ряду девчонки из класса сидят и глазам своим не верят. Они переглядываются, хихикают, Светка Сысоева шипит, что все это, мол, брехня, и хоть многие ей поддакивают, в глубине души все до одной страшно завидуют…
– Представь себе, что реальность наша, как в слоеном торте, находится где-то между множеством параллельных реальностей, о которых мы не подозреваем, – донесся до нее будто издалека Артуров голос, и, чтобы он не заподозрил, что только что она думала совсем о другом, Антошка поспешила спросить:
– А они о нас?
– Те, что по уровню развития выше нас находятся, видят нас, а те, что ниже, – нет! К примеру муравей. В сравнении с нами он такой маленький, что просто не в состоянии нас увидеть. Мы для него – неведомая, не имеющая логики сила природы. Скажем, бежит он себе по каким-то своим делам, и вдруг БАЦ! Толком ничего даже понять не успел, а уж и нет его. В чем дело? Да это какой-то пацан с удочкой на рыбалку бежал и даже не заметил, как наступил на него. Был в этом какой-нибудь смысл? Нам кажется, что нет. А тем, кто выше нас по уровню находится, ясно, что этот крошечный эпизод является микроном вселенской механики, из которых вся она и состоит. Принцип ее работы напоминает сложнейший часовой механизм. Ведь в будильнике каждый отдельно взятый винтик или колесико значения не имеют. Только взаимодействуя друг с другом, они заставляют стрелки двигаться, а звонок звонить. Вот и во Вселенной каждый уровень сам по себе отдельного смысла не имеет, но, гармонируя с другими уровнями, помогает вселенскому механизму работать.
– А зачем?
– Никто из людей наверняка не знает. Я тут в одной книге прочел…
– Нет, погоди, – перебила Антошка, – значит, для тех, кто выше нас по уровню развития находится, мы то же самое, что для нас муравьи?
– Примерно.
– Значит, если какой-то пацан в лесу незатушенный бычок в муравейник бросит и от него весь лес сгорит, то для муравьев это будет конец света и воля высшего разума, а для нас – хулиганская выходка малолетнего идиота и опять-таки воля высшего разума?
– Предположим.
– Ты только не обижайся, – не выдержала Антошка, – но больно уж жестокий у тебя высший разум получается. В религии и то лучше. Бабушка у меня верующая была, так она говорила, что Бог – это любовь, хоть и там тоже: «Неисповедимы пути Господни, и все, что Бог ни делает, – к лучшему». В детстве я во все это верила, а про Луну думала, что она лик Божий. Бывало выглянешь ночью в окно, а Бог смотрит с неба и улыбается. Но когда бабушка умерла, я задумалась. Куда ж, к лучшему-то? Человек она была золотой, а что в жизни видела? Голод, войны, смерть детей, болезни. Всю жизнь работала, еле сводила концы с концами, а не успела на пенсию выйти – инсульт хватил. Когда она умерла, мать с облегчением вздохнула: «Отмучилась», а я подумала: «Зачем мучили-то? За что? Кому это все нужно было – Богу?» Что же это за любовь такая? И потом, если Он всех любит, значит, фашистов тоже? Ну так я в такого Бога верить отказываюсь.
Артур молчал. Антошке показалось, что он обиделся, и мысленно она опять ругала себя за то, что вылезла с возражениями, но он вдруг сказал:
– А у меня ни бабушек, ни дедушек никогда не было. То есть были, конечно, только их всех фашисты убили. Они в Минске жили, на одном заводе работали, дружили семьями. Дети, то есть мои мама с папой, в один детский сад ходили. Через несколько дней после начала войны их с садиком на Урал эвакуировали, а родителей в Минске на заводе работать оставили, вот они и погибли все.
– А как же потом?
– Что?
– Ну твои мама с папой?
– Они в один детский дом попали, а сразу после десятого класса поженились.