Антракт в овраге. Девственный Виктор

С этого дня все мысли музыканта были заняты странной дамой. Но теперь его привлекала не видимая ее кукольность и автоматичность, а наоборот, ему хотелось, чтобы движения Розалии сделались гибкими и нежно выразительными, чтобы черты ее изменялись сообразно изменению чувств, чтобы эти стоячие, словно пустые, глаза загорались и потухали от любви, чтобы голос приобрел больше, хотя бы и более обыкновенных, оттенков. И ему казалось, что его любовь, его талант может сделать это чудо – занятную и неживую куклу обратить в чувствующую, любящую женщину. Он не думал, что, может быть, тогда исчезнет вся прелесть и привлекательность Розалии. Он об этом не думал, а мечтал только в ответ на свои признания услышать не вздох флейты, не треньканье органчика, а человеческий голос. С жаром он принялся за работу, и ему чудилось, что чем страннее, экстравагантнее выходили у него аккорды, тем проще и ближе к нему становилась Розалия. Словно он пробуждал звуками спящую. Но кто знает? не снились ли ей сны капризнее, очаровательнее и трепетнее в сотню раз той жизни, к которой ее возвращали? Каспару нужны были теплые, гибкие и любимые руки, а не разогретые пирожки на хрупких автоматических палочках. Писал он, главным образом, по ночам, словно пряча от дочери и свои мечты, и свои желанья, которые пели так явственно в мрачных и странных созвучиях.

В этот вечер работа шла особенно хорошо, и марш был почти закончен. За окнами лил дождь, вдали гремел гром, и небо временами раскрывалось от широких, ровных и белых молний. Казалось, все это еще больше воодушевляло Ласку и внушало ему уверенность и смелость. Прекратив игру, он услышал, что в двери стучатся. Может быть, стучались уже давно, но из-за бури и музыки Каспар не слышал этого. Дети уже спали, служанка тоже, и он сам поднялся из-за фортепьяно, чтобы отворить. На пороге стояли две фигуры в мокрых плащах: в первой Каспар сейчас же узнал г. Каротта, о второй только догадывался, не смел верить своей догадке и не знал, что думать иначе. Сомнения его разрешил сам Оттавио, заговоривший весело и громко, не входя в комнату, несмотря на приглашения хозяина.

– Нет, нет, синьор Ласка, я к вам не зайду. Я мимоходом и только хотел поручить вам Розалию, которая оказалась совсем неприспособленной к подобной погоде. Дело, по которому мы идем, не так уж настоятельно требует присутствия синьоры, потому она легко может переждать непогоду у вас. У вас есть дети, взрослая барышня, – тут не будет ничего предосудительного. Если у вас что-нибудь написано, вы покажете синьоре Розалии, и время пройдет незаметно. Часа через полтора я зайду. Извините, что мы потревожили ваш мирный вечер, но я думаю, что вы на меня не будете в обиде. Когда-нибудь и я окажу вам услугу.

Не поспел Ласка что-нибудь ответить, как гость уже ушел, сделав широкий приветственный жест, несколько театральный.

Розалия стояла неподвижно, не снимая плаща, с которого тоненькими струйками черноватая вода стекала на пол. Ласка еще раз ей поклонился, прося снять верхнее платье, присесть к камину, верить в его, Каспара, расположение к ней и чувствовать себя свободно и безопасно. Он протянул руку к ее плащу, но она сама быстро и угловато скинула его на пол и тихонько рассмеялась.

– Вот и я. Здравствуйте. Какая смешная погода. Каротта хотел вести меня далеко, а привел к вам. Он хитрый – Каротта, но он великий человек. Вы не знали, не думали? Да, да. Где же ваша дочка? мне говорили, что у вас есть дочь… Она совсем маленькая? она сосет соску? вот смешно!.

– Моя дочь совсем не маленькая, но она спит. Я ее сейчас разбужу, и она нам приготовит ужин.

Розалия захлопала в ладоши.

– Да, да, ужинать! я хочу ужинать, я очень люблю ужинать! Больше всего я люблю яичницу и шоколад. У вас будет яичница? Я думала, что попаду к вам и надела зеленое платье. Правда, хорошо?

Она повернулась перед ним, придерживая пальцами с обеих сторон широкое платье вяло-зеленого цвета. Ласке казалось, что Розалия совсем безумна, что мысли летают в ее голове безо всякой связи между собою, не задевая ни соображения, ни чувства.

Извинившись, он пошел будить еще не совсем заснувшую Нину. Вернувшись, он увидел, что гостья внимательно рассматривает разбросанные черновые листки его музыки. Лицо ее было насмешливо и любопытно.

– Это все вы писали? для нас? для Каротта?

– Да. Я был бы счастлив, если бы вы позволили сыграть вам готовые номера.

– Конечно, конечно. Это будет так весело!

Ласка серьезно на нее посмотрел. Заметив его взгляд, она виновато спросила:

– Я что-нибудь не то говорю? Вы меня простите, я часто бываю ветреной, но я люблю музыку, особенно музыку для танцев!

– Моя музыка предназначается для погребения.

– Тем лучше! Сыграйте, пожалуйста. Я буду вести себя тихо, не буду разговаривать и подпевать. Вы любите подпевать? Но тихо. Я слушаю.

Она забралась с ногами в кресло около фортепьяно и закрыла глаза.

Каспар играл свою музыку как чужую, волнуясь, пленяясь ею, всею душою желая, чтобы она достигла до сердца Розалии! Он не смел взглянуть на свою гостью, боясь увидеть что-то ужасное. Наконец решился.