Антракт в овраге. Девственный Виктор

Было заметно, что даже планы поездки успокаивают Марью Петровну, так что, с одной стороны, можно было считать счастливою мысль о посещении Данилова. Но с другой стороны, осенью ехать в уездный, захолустный город на две недели! Вадиму Алексеевичу почему-то даже вспомнилась картина Сурикова «Меньшиков в ссылке». А может быть, все это и не так ужасно? Правда, они оба устали, и воздух сделался какой-то истерический. А там розовый осенний лес, колокола, каток, яблоки. У Вадима Алексеевича все сельские развлечения, относящиеся к совершенно различным временам года, начинали сливаться в одну не особенно ясную, но не лишенную приятности картину.

II.

Марья Петровна готовилась к дороге совершенно особенным манером. Казалось, она собиралась делать путешествие по своим воспоминаниям. Она вытаскивала из альбомов старые пожелтевшие фотографии и укладывала их вместе со старыми же письмами. Из сундука, где у нее хранилась, неизвестно для чего, всякая дрянь, она выбирала какие-то ленточки, чуть ли не пустые флаконы из-под духов. Иногда отрыв кусок клетчатого шелка, она звала мужа:

– Вадя, посмотри: еще от маминого платка осталось!

Вадя смотрел больше на улыбающуюся Марью Петровну, чем на обрывок шотландской материи и серьезно подумывал, не новый ли вид нервного расстройства нашел на Машу. Она возобновила лампадки в спальне и весело ходила по комнатам, даже напевая вполголоса: «Не шей ты мне, матушка!» или «Сладко пел душа-соловушек!» И шляпу приготовила, которую уж лет пять не надевала. Недоставало только, чтобы Марья Петровна стала носить детские свои платья. Но смягчилась и успокоилась (успокоилась ли?) несомненно. Даже нельзя было предположить, чтобы эта помолодевшая, милая, такая покладистая, такая уютная женщина могла говорить в нос и держать в страхе своего мужа.

Поехали не через Вологду, а на Рыбинск, думая, что этот путь несколько короче. В вагонах было тесно и несносно, вообще дорога совсем не была похожа на приятную увеселительную поездку. Но, кажется, на Марью Петровну не особенно действовали внешние неудобства: она сидела, с самого начала напряженно смотря в окно, будто город Данилов будет сейчас, через пять минут. Время от времени она улыбалась подбадривающе Вадиму Алексеевичу, который совсем раскис, затиснутый между двух дам, которые каждая держала на коленях по ребенку. О ночном сне нечего было и думать.

Приехали в дождь. Казалось, что тут уже недели три шел дождь, так все было грязно и промокло.

– Вот, слава Богу, приехали! – радостно произнесла Маша. На глазах у нее были слезы.

Опять у Зорова мелькнула мысль, не сошла ли его жена с ума, – так не соответствовал ее сияющий вид той неказистой картине, которая представилась его глазам при выходе с вокзала. Безнадежный серый дождь скрывал пейзаж и дома подальше, но от этого еще более убогими они казались.

Маша стояла с чемоданчиком в руках и осматривалась восторженно.

– Представь себе! – говорила она. – Я тут знаю каждый угол, каждое дерево, почти каждый камень.

– Видишь, как хорошо! – ответил Вадим Алексеевич равнодушно и с тоскою посмотрел на мостовую, где не только знакомых Марье Петровне, но вообще никаких камней не было видно.

– Ты дорогу-то, Маша, знаешь?

– Как же, как же! – отвечала было та с живостью, потом призадумалась. Решили спросить у жандарма, где дом Лосевых. Тот не знал. Проходившая мимо баба в подоткнутой юбке и красных шерстяных чулках долго слушала их объяснения, наконец, уныло произнесла, подперев щеку руками:

– А Лосевых дом-то на соборной площади. Марья Петровна оживилась:

– Ну, конечно, на соборной площади! Ведь я его отлично помнила. Прямо какое-то затменье нашло!

Извозчик без верха через две минуты привез их к собору, но тоже не знал, где дом Лосевых.

– Где же, Маша, укажи ему.

Марья Петровна осмотрела ряд домов, отстоящих на четверть версты от собора и вместо ответа набросилась на извозчика:

– Ну как же ты не знаешь дом Лосевых? Нездешний ты, что ли?

Тот обидчиво зарезонировал.

– Зачем не здешний? а каждого дома не упомнишь. Это тебе не деревня, а город. Вот дом Зыковых, Луковниковых, он теперь Пермента, я знаю, как они большие, видные, а каждый дом, где же его знать.

– Так ты, Маша, говорила, что и твой дом большой.

– Большой, очень большой, двухэтажный. Он все путает.

Выручила все та же баба в красных чулках, которая словно следом шла за нашими путешественниками и, услыша их пререкания с возницей, опять подперла щеку рукой и печально произнесла:

– А Лосевых дом-то вон он, где ворота доской забиты! Вздохнула и пошлепала дальше. Извозчик ворчал:

– Тоже дом, где его запомнить! Одно звание, что город, хуже всякой деревни.

Но не обращая внимание на его воркотню, Марья Петровна радостно звонила в подъезд.

– Всегда в дороге случаются разные приключения. Сначала конечно, неприятно, а потом еще веселее от этого делается, – говорила она, как бы оправдываясь за путевые неудачи, за дождь, за непрезентабельность дома Лосевых. На звонок никто не шел, только вдали лаяла собака.

– Может быть, там никого нет? – осторожно предположил Зоров.