Но к 2017 г. элита Давоса осознала, что прогресс может идти и вспять, или, точнее, что исторические тенденции движутся маятником. Великий финансовый кризис 2008 года разрушил представление о том, что "инновации" - это всегда хорошо, по крайней мере, в сфере финансов. Он также подорвал аргумент о том, что свободный рыночный капитализм способен решить все проблемы; правительства стали вмешиваться в финансовую систему и другие сферы экономики. Глобализация отступила во всех областях. Казалось, что демократия находится под ударом. Статус и авторитет западных правительств рухнул во многих других частях света, особенно в Азии. Китай стал более напористым и менее готовым к восприятию западных идей. Политические потрясения начались и внутри западных стран: в 2016 г. произошел Brexit и неожиданные результаты выборов в Америке. Протекционизм, популизм и протесты, казалось, были повсюду. В итоге мир оказался в условиях усиливающейся "VUCA" - волатильности, неопределенности, сложности и неоднозначности, если воспользоваться термином, полюбившимся американским военным.
Эта нестабильность и неустойчивость неуловимо подтачивала представления элиты. Это также заставляло их опасаться потенциальных рисков, которые могли возникнуть, если бы они игнорировали социальные проблемы, неравенство доходов, уязвимость цепочек поставок, будущее влияние изменения климата и т.д. Это, в свою очередь, делало некоторые идеи Фридмана - например, о том, что бизнес должен ориентироваться только на акционеров, исключая все остальное, - менее привлекательными. Возможно, в этом нет ничего удивительного. В конце концов, Фридман также был порождением своей среды: когда он разрабатывал свои теории акционерной стоимости в середине ХХ века, он работал в то время, когда вера в эффективность правительства, инноваций, научного прогресса и свободных рынков была в целом высока в англосаксонском мире. Он также реагировал на то, что предыдущие поколения бизнес-лидеров часто действовали безотчетно. Как всегда, необходимо понимать контекст идей Фридмана - не в последнюю очередь потому, что к 2017 году этот контекст радикально изменился. В мире VUCA ни руководители компаний (ни избиратели) не испытывали особой уверенности в том, что правительства англосаксонского мира способны решить такие проблемы, как изменение климата или неравенство. Напротив, опросы, проведенные компанией Edelman, специализирующейся на связях с общественностью, показали, что после финансового кризиса 2008 года вера в правительство в большинстве западных стран рухнула. Доверие к бизнесу также упало в годы после кризиса, причем особенно заметное (но неудивительное) снижение было зафиксировано в банковском секторе. Однако, что бросается в глаза, так это то, что правительство выглядело немногим лучше бизнеса, и в последующие годы эта тенденция существенно не изменилась. Действительно, к 2020 году опросы показали, что в восемнадцати из двадцати семи стран, где проводилось исследование Edelman, население доверяло бизнесменам больше, чем правительственным лидерам в плане решения проблем. Удивительно, но бизнес также пользовался большим доверием, чем неправительственные организации. (Последние считались чуть более этичными, чем бизнес, но менее компетентными, в то время как правительства рассматривались как неэтичные и некомпетентные).
По мнению Ричарда Эдельмана, главы компании, носящей его имя, эти тенденции создают для руководителей компаний позитивные причины для внедрения ESG. Однако был и более негативный, менее обсуждаемый стимул: страх перед метафорическими вилами. По мере роста протеста руководители компаний осознавали, что им необходимо что-то делать для реформирования капитализма и придания ему более приемлемого вида, иначе возрастает риск того, что общественная реакция сместит их. Активизм, корысть и самосохранение смешивались, хотя мало кто из руководителей хотел обсуждать это открыто.