Эта книга написана в первую очередь не для антропологов. Напротив, моей главной целью было рассказать неантропологам о некоторых ценных идеях, которые исходят от малоизвестной дисциплины, которую я полюбил три десятилетия назад. В результате некоторым ученым может показаться, что я упрощенно излагаю их ценные концепции и методологию. В таком случае прошу прощения, но я сделал это не просто так: мне хотелось бы, чтобы идеи, исходящие от антропологии, занимали более заметное место в общественных дискуссиях, и я огорчен тем, что этого не произошло в той степени, в какой это произошло с экономикой, психологией и историей.
Почему? Отчасти это связано с проблемой коммуникации: данная дисциплина учит своих адептов видеть жизнь в тонких оттенках серого, что достойно восхищения, но иногда им трудно объяснить свою работу посторонним в простых терминах. Другой вопрос - личность и метод: антропологов учат прятаться в метафорических кустах, чтобы наблюдать за другими, и поэтому они часто не хотят выставлять себя на первый план. Люди, которые становятся антропологами, часто придерживаются антиистеблишментских взглядов (возможно, потому, что, изучив, как работает власть в политической экономике, трудно избежать чувства цинизма и/или злости). Все это затрудняет вхождение антропологов в сети влияния.
Другой вопрос, что когда антропологи перешли от изучения якобы "простых" или "примитивных" обществ к анализу культуры в условиях индустриального Запада, они вступили на территорию, занятую другими дисциплинами, и, казалось, не знали, где им место: Должны ли они сотрудничать с другими областями? Импортировать другие инструменты наблюдения и анализа? Позволить своим методам просочиться в другие дисциплины, например, в пользовательские исследования, даже если слово "антропология" при этом потеряется? Или антропологи должны держаться в стороне и подчеркивать свою уникальность? Короче говоря, как им найти свою "миссию"? В колониальную эпоху XIX в., как отмечает Кит Харт, цель была ясна: западная элита использовала антропологию как интеллектуальный инструмент для оправдания империи и утверждения неполноценности небелых людей; в начале-середине XX в. появилась противоположная миссия: антропологи стремились исправить ужасы империализма и расизма XIX столетия. Но сегодня? Сегодня антропология как никогда ценна с точки зрения определения нашей общей человечности и восхваления разнообразия. Она может преподносить уроки со всего мира правительствам, компаниям и избирателям. Она может помочь нам по-новому взглянуть на наш собственный мир. Но как работает наблюдение за участниками среди влиятельных элит? В Интернете? Или когда люди одновременно связаны и разделены в киберпространстве? Антропологи горячо обсуждают эти идеи, но не всегда имеют четкие ответы.
Я бы смиренно предположил, что это означает, что антропологи должны стать более коллективными, амбициозными, гибкими и изобретательными. Революции в области Больших Данных и киберпространства дают социологам и компьютерщикам новые мощные инструменты для наблюдения за людьми. Но они также показывают, что сами по себе Большие данные не могут объяснить мир. Существует отчаянная необходимость объединить социальную науку и науку о данных, а также острая нехватка людей, способных это сделать. Это создает возможности, за которые должны ухватиться антропологи. В глобализированном мире, где семиотические коды постоянно меняются, мы должны ценить людей, способных ориентироваться в различных культурах как в реальном мире, так и в киберпространстве. А в условиях возникновения рисков заражения политикам, бизнесу и неправительственным организациям нужны люди, обладающие воображением, способным увидеть опасность в целостном виде, будь то пандемии, ядерные угрозы, экология или что-то подобное. Одним словом, мир только выиграет, если в нем будет больше антропологов, способных объединить свои взгляды с другими дисциплинами, такими как информатика, медицина, финансы, право и многое другое, или привнести свое видение в разработку политики.