Антропологический код древнерусской культуры

В переходный период от эпохи «Тела» к эпохе «Души», охватывающий, на наш взгляд, XI–XIII вв., в русской культуре четко прослеживается переориентация сознания древнерусского человека. Душа начинает олицетворять человека как такового, ее потребности ставятся во главу угла и определяют всю жизнь человека, а в конечном счете, и культуру в целом. Душа дает жизнь, именно к душе приставлен Ангел Хранитель, как отход души к Богу описывается смерть; по душам ведется счет людей и т. д. и т. п. Появляется закономерное деление на души праведные и души грешные; первые служат образцами для подражания, вторые – для осуждения. Душа становится синонимом понятия «человек», заменяет его повсеместно и в самых разных сферах. Постепенно формируется круг идей, полезных душе и вредоносных, душеполезных и неполезных. Независимо от того, что видели в теле человека – библейский прах или античные четыре стихии, душу, вдунутую Богом, ставили несравнимо выше плоти. И если в языческой культуре тело доминировало в представлениях о человеке, то теперь доминанта в концепции человека пришлась исключительно на душу, что четко маркировало всю культуру этого периода.

Душеполезность – ключевое слово выстраиваемой новой культуры. Волновавшие русскую мысль проблемы соотношения души и плоти, внутреннего и внешнего человека, покаяния, спасения души и т. п. свидетельствуют о том, что формирование древнерусской культуры шло целиком под эгидой души. Она была центральным персонажем практически всех литературных и живописных произведений, не говоря уже о церковно-учительных и философских сочинениях, ее польза учитывалась при создании архитектурных сооружений, их украшении; душу должна была услаждать церковная музыка, гимнография, духовные стихи и т. д. Именно потребности души диктовали новую систему жанров как в литературе, так и в искусстве.

Анализ антропологического кода привел нас к выводу, что «Слово о полку Игореве» настолько выбивалось из круга душеполезного чтения своего времени, настолько открыто тяготело к телесности языческого былинного эпоса, что древнерусские книжники могли опасаться обращаться к нему, и лишь автор «Задонщины» в XIV в. осмелился воспользоваться отдельными (отнюдь не языческими!) его образами. «Слово», как и «Моление Даниила Заточника» и ряд других памятников переходного времени, доказывает, что существовал слой светской культуры, нашедший себе нишу под княжеским крылом, где продолжали гнездиться языческие развлечения, обряды, верования, образы…

В отличие от языческого страха перед потусторонним миром, выражавшегося в четком соблюдении и охране границ нечистого пространства и времени, христианское восприятие смело соединяло видимый и невидимый миры, не только существующие параллельно, но и перетекающие один в другой. Невидимое и видимое пространство, вечное и мимоидущее время пересекались в одной точке – человеческой душе. А это влекло за собой и формирование особого чувства истории как движения мира и человека к Богу, особого историзма с обратной перспективой, как бы с перевернутыми началом и концом. Историческая драма уже совершилась: Христос уже прошел свой путь, претерпел свои страдания и вознесся на Небо к Небесному Отцу. Вместе с ним история переместилась с Земли на Небо. Люди могут лишь пытаться повторить подвиги христианской драмы, уподобляясь и угождая, а их собственная земная жизнь – постоянное ожидание второго пришествия Царя Небесного, нравственное предуготовление к сему заключительному акту Истории. Все элементы рационалистической исторической логики здесь перевернуты: следствие порождает причину, а не наоборот. Любое действие как бы движется вспять, отсюда столь естественная оговорка летописцев «возвратиться на переднее», где под передним понимается совсем не то, что впереди, а то, что уже позади. Любые события на Земле – лишь следствие греховности мира, причин, его породивших, нет ни в настоящем, ни в прошлом, они только в будущем – втором пришествии Христа. Отсюда любое событие в истории анализируется как бы с двух точек зрения: прежде всего с точки зрения Божественного провидения, а затем уже с точки зрения человеческого поведения, вызвавшего ту или иную реакцию Бога. Все, что происходит, предопределено Божественной волей, поэтому надо только правильно истолковывать значение Божественной благодати или наказания.

Мир мыслился выстроенным по вертикали от дольнего к горнему и сугубо иерархичным. Для отражения Божественного миропорядка из византийской культуры было заимствовано понятие «чин», сыгравшее важнейшую роль в древнерусской культуре.