Сент-Экзюпери жил в Париже, когда кризис наконец вылился через край в начале февраля, и он должен был бы быть слеп и глух, чтобы не проявлять мучительного интереса к происходившему вокруг него. Так уж случилось, но его собственная судьба все более и более зависела от прихоти высокопоставленных бюрократов, в то время как его друг Жан Мермоз оказался к тому времени глубоко увязшим в политике. Тот тип динамизма, который проявлялся в Италии, не говоря уже о Германии, привлекал смелого пилота, являвшегося человеком действия («жилистый жесткий парень», указывал Каресс Кросби) в каждой своей клеточке. Приблизительно восемнадцатью месяцами ранее Мермоза пригласили в Рим посетить международную встречу, организованную Итало Бальбо, министром авиации Муссолини, для всех летчиков, кто, подобно ему, перелетел через Атлантику. Мермоз был в такой же степени увлечен кипучей энергией маршала, в какой сам произвел на него впечатление, и к моменту окончания празднования они стали хорошими друзьями. Министр авиации держал штат своих сотрудников в хорошей физической форме, настаивая, чтобы они поднимались в воздух, как и он сам, хотя бы несколько раз в год и занимались прыжками с парашютом. Мермоз посчитал, что именно такого министра авиации не помещало бы иметь все более и более теряющей волю Франции. Страна нуждалась во встряске и пробуждении, и подходящим человеком для подобной работы, так верилось Мермозу, мог стать живой и энергичный офицер, ладно скроенный, с обаятельной улыбкой, некий подполковник Ла Рок, когда-то служивший у маршала Фоша. Воинственный антикоммунист, Ла Рок был призван возглавить движение, называемое «Огненный крест», первоначально состоявшее из ветеранов Первой мировой войны, раненых и награжденных за героизм в боевых действиях. Впоследствии организация стала расширяться и принимать в свои ряды многих молодых приверженцев идеи, девушек, наравне с юношами, и имела местные отделения по всей Франции. Ее члены, слишком восторженно принимавшие все, что происходило в Италии, воспринимали «разумную» долю тоталитарной дисциплины в качестве единственного спасения от все более и более раздираемого противоречиями и коррумпированного режима.
В восстании 6 февраля 1934 года, самых кровавых бунтах в Париже в XX столетии (25 человек убито, 2000 раненых, включая полицию), «бойцы» полковника Ла Рока из «Огненного креста» фактически сыграли менее активную роль, чем «Патриотическая молодежь» Пьера Таиттингера и «Национальный союз старых бойцов» (организация ветеранов, сопоставимая с Американским легионом), многие из которых, кажется, надеялись, что, штурмом взяв палату представителей и целиком удалив оттуда «воров» и «убийц», окопавшихся там, они могли бы свалить коррумпированную республику и привести к власти одного из тех «чудесных спасителей», к которым французы периодически обращаются в момент бедствия. Такой спаситель оказался под рукой, по мнению этих суперпатриотов, им они сочли маршала Лиоте, завоевателя и усмирителя Марокко. Это была необдуманная и путаная идея, поскольку маршал на восьмидесятом году впал в старческое слабоумие и жить ему оставалось всего несколько месяцев. Но почтенность имеет странную привлекательность для французов, и это они не раз еще доказали, поворачиваясь в тот напряженный час к Гастону Думерку, бывшему президенту республики и достигшему семидесятилетнего возраста.
Чтобы умиротворять ветеранов, разнообразных монархистов, бонапартистов, неофашистов и группы крестьян, которые совсем близко подошли к свержению республики, Думерк выбрал другого престижного солдата, маршала Филиппа Петена, и передал ему критическое военное ведомство. В качестве дополнительной подачки правым силам другая военная фигура, генерал Денаин, был выбран для замены Пьера Кота на посту министра авиации. Это последнее назначение не просто умиротворило беспокойного Жана Мермоза – оно переполнило его восхищением; ведь под его началом он служил в Сирии, и именно Денаин написал рекомендацию, которую он вручил Дора, когда впервые просил работу у Латекоэра.
Действительно ли существовала причинно-следственная связь между назначением Денаина на пост министра авиации и тем, почему Сент-Экзюпери наконец-то приняли в «Эр-Франс», не ясно, хотя это кажется вероятным. В апреле 1934 года, во всяком случае, его проинформировали официальным письмом, что его принимают на работу в службу пропаганды «Эр-Франс», с ежемесячным жалованьем 3500 франков, к которым добавлялась премия, обычно предоставляемая пилотам всякий раз, когда они выезжали с лекциями за границу. Это составляло приблизительно одну седьмую часть его заработка как руководителя полетами в «Аэропостали Аргентина», хотя фактически разница была меньше, ввиду падения цен, которое имело место во Франции как объединенный результат депрессии и преднамеренной дефляционной политики; Сент-Экзюпери надеялся на совсем иную зарплату, и эта ставка являлась до некоторой степени эдаким утешительным призом, но к тому времени он уже дошел до отчаяния, чтобы отвергнуть это предложение.