Антуан де Сент-Экзюпери. Небесная птица с земной судьбой

Между тем переломы Сент-Экзюпери внезапно дали о себе знать, и однажды он почувствовал приступ головокружения и потерял сознание. Вызвали доктора Жан-Луи Лапейра, единственного французского доктора в Лос-Анджелесе. Врач нашел Сент-Экса «в кровати посреди грандиозной свалки из рукописей, газет и диктофонных записей. Мне посчастливилось, – вспоминал он позднее, – слышать, как он читал для меня несколько недавно законченных эпизодов из его книги («Военный летчик»), над которой обыкновенно энергично работал все ночи напролет». Жан-Луи Лапейр послал его к специалисту, доктору Элмеру Белту, возглавлявшему хирургическую клинику. Первая встреча с пациентом получилась комической, поскольку, по словам его жены, госпожи Рут Белт, «некоторое знакомство доктора с французским языком оказалось сродни дружественным отношениям Сент-Экса с английским. Что касается испанского, тут каждый обладал поверхностными познаниями некоторых слов и даже фраз, но они показали полное несовпадение, когда речь зашла о медицинских терминах. Неожиданно Сент-Экс пересек консультационный кабинет доктора Белта и, подняв трубку телефона, быстро набрал номер. Минутная пауза, и затем он разродился изредка прерывавшимся потоком французских слов, сопровождавшимся жестикуляцией его больших выразительных рук. Резко прервав разговор, пациент перевесился через стол и, широко улыбаясь, протянул трубку доктору Белту. На другом конце провода секретарша перевела его вопросы на английский язык, и затем, как только доктор Белт закончил отвечать, он вернул трубку Сент-Эксу. Так продолжалось несколько раундов. Тема разговора была достаточно серьезна, но необычный способ ведения приема заставлял обоих периодически посмеиваться».

Рентген показал неизбежность еще одной операции, необходимой для исправления смещения, не выправленного после аварии в Гватемале. Экзюпери положили в хирургическую клинику. Забавно было наблюдать, как всякий раз при появлении доктора Белта на утреннем осмотре Антуан сразу же тянулся к телефону, стоявшему на прикроватном столике, и поспешно набирал номер своего переводчика. «Когда, – вспоминает госпожа Белт, – ответ избавлял его от сомнений, бурливших в нем, вероятно, в течение всей ночи, он коротко отмечал это по-французски, по-английски или по-испански». Позже, когда Экзюпери уже шел на поправку, он даже попытался употребить немецкие слова и тут обнаружил по нерешительному «яволь» доктора, что это и был тот универсальный язык, который оба так долго искали. Вряд ли юный Сент-Экзюпери мог предположить (во время летних каникул 1918 года), что занятия с частным репетитором, приглашенным матерью для обучения сына немецкому языку (для поступления в Военно-морскую академию), в один прекрасный день помогут ему в общении с жителем Калифорнии!

Вскоре после этого Жан Ренуар неохотно сообщил своему другу о предстоящем приезде Габриэллы, одной из знаменитых моделей его отца Огюста, и о том, что ему придется предоставить ей комнату. Голливуд привлек множество французских экспатриантов, которым актер Чарльз Бойер постарался оказать помощь, основав там Французский институт. И среди них Жорж Кессель, неоднократно пенявший Сент-Эксу, почему тот никак не примет сторону голлистов. Оказался там и Пьер Лазарев, в доме которого (он снимал дом на Фонтейн-авеню) Сент-Экзюпери завершил свое выздоровление и «Военного летчика».

В начале ноября он сел в поезд и отправился назад в Нью-Йорк. Немного позднее туда прибыл и его приветливый хозяин. На Манхэттене они виделись друг с другом почти ежедневно. 7 декабря Сент-Экс пригласил Лазарева присоединиться к нему на воскресный ленч в его квартире в пентхаусе (заказанном внизу, в кафетерии). По радио передавали полное драматизма сообщение о нападении японцев на Пёрл-Харбор. Оглушенный этим известием, Сент-Экс замер на какой-то момент, не в состоянии вымолвить и слова. Его глаза наполнились слезами, он взял Лазарева под локоть и сказал: «В июне, когда Германия вторглась в Россию, я сказал вам: «Это – конец начала». Теперь я говорю вам: «Это – начало конца». Американцы вынуждены вступить в войну, и немедленно, и мы обязательно победим».

Он оказался прав, хотя причину своей правоты он едва ли мог подозревать. Все последующие четыре дня он прилипал к радио, впрочем, как почти все в Соединенных Штатах, стараясь не пропустить ни одного сообщения. Закон о государственном нейтралитете отменили лишь за три недели до этого, перевесом в 15 голосов в палате представителей, и, хотя обе палаты конгресса сходились во мнении относительно объявления войны Японии, в отношении других членов Оси единогласного мнения не сложилось. Только 11 декабря поступили новости, что и Германия, и Италия оказали Рузвельту неоценимую услугу, объявив войну Соединенным Штатам.

Бокер не скрывал изумления. «Как Гитлер может совершать такие глупости?» – повторял он.

На что переполненный ликованием Сент-Экзюпери отвечал: «Видимо, между ними имелось какое-то давнее соглашение, о котором нам ничего не было известно».