Антуан де Сент-Экзюпери. Небесная птица с земной судьбой

Увещевание завершалось призывом к своим товарищам по изгнанию предать забвению их бесплодную вражду и исправить тот незавидный образ, с которым они предстали перед американцами. «На французов здесь смотрят как на крабов в корзине. Это несправедливо. Проблема в тех, кто ведет нескончаемую полемику. Тех, кто хранит молчание, просто не замечают». Для исправления впечатления он предложил тем французам, кто согласен с идеей немедленного объединения, сообщить об этом Корделлу Халлу, госсекретарю США. После этого он завершил послание на личной ноте: «Французы, давайте уладим наши споры. Когда те из нас, кто еще недавно ссорился, окажутся на борту бомбардировщика против пяти или шести «мессершмиттов», воспоминание о наших старых ссорах заставит нас улыбнуться. В 1940 году, когда я возвращался с задания на самолете, прошитом пулями, я имел обыкновение пить превосходное перно в баре эскадрильи. И я выигрывал свой бокал перно в покер у своего однополчанина роялиста, или социалиста, или у лейтенанта Израеля, самого храброго среди нас всех, еврея по национальности. И мы чокались нашими бокалами с глубокой нежностью друг к другу».

Написано с несомненным красноречием, но в его послании, как всегда необыкновенно человечном, сквозило отсутствие сильной аргументации, и этим не преминул воспользоваться Жак Маритен, отметивший уже в своем собственном «Открытом письме», названном им «Иногда нужно и осуждать», следующее: «Сент-Экзюпери сейчас убеждает нас, что для французов, годных к строевой службе, есть только один путь – идти воевать. Но почему эта мысль пришла к нему только сегодня? Между его глубочайшим желанием и французами стояло так называемое французское правительство, которое он принимал за Францию». «Незаконно узурпированная при поражении власть» (Виши) заперла французов в «западню перемирия». Ибо довод, будто перемирие было вызвано необходимостью спасти шесть миллионов французов, звучал надуманно. Бельгийцы не подписывали никакого перемирия, но бельгийских мужчин не истребили поголовно в немецких лагерях для военнопленных на том серьезном основании, что Германия нуждались в пленных как в трудовых ресурсах для работы на их фабриках и фермах. Но действия Виши развратили дух Франции, и это нельзя просто проигнорировать или забыть, к чему призывал Сент-Экзюпери. Все, что оно было способно выставить на борьбу против Гитлера, оказалось смехотворным и типично «пораженческим» бегством французского флота в Тулон. Будущее рассудит, это верно; но тем временем солдаты «Сражающейся Франции» (с подводной лодки «Сиркоуф», герои Бир-Хашейма, и, прежде всего, человек, спасший честь Франции в ее самые горькие минуты, генерал Де Голль) имели значительно большее моральное право олицетворять собой Францию, чем кто-то наподобие Дарлана, под чьим командованием французам было теперь зазорно служить в Северной Африке».

Правда, несомненно, состояла в том, что в этой полемике и Маритен, и Сент-Экзюпери оказывались и правы, и не правы одновременно. Споры нельзя уладить на уровне принципов гуманизма или общечеловеческой морали, до которой Сент-Экс поднимал ее. Перемирие, возможно, спасло несколько французских городов от разрушения под бомбовыми ударами, но, если смотреть на это с высоты разгрома, все это вряд ли имело необходимость, столь велика оказалась паника и охватившее людей смятение. Она позволила правительству Петена или, более точно, подлинным патриотам, служившим ему, ограничить степень ущерба, нанесенного германскими войсками. Но наиболее существенным вкладом оказалось сохранение Северной Африки в руках Франции. Фундаментальный вопрос, таким образом, состоит не в том, кто прав, а кто не прав, а в целесообразности тех или иных действий. Именно это осознавал Вашингтон, когда отказался разорвать отношения с Виши, в то время как Роберта Мэрфи, правую руку американского посла, делегировали готовить вторжение в Северную Африку. Но необходимо ли было Виши для спасения Северной Африки? Ни Сент-Экзюпери, ни Маритен не могли убедительно ответить на этот вопрос. И сейчас, уже почти тридцать лет спустя, историки да и политики не в состоянии прийти к единому мнению по этому вопросу.

Отповедь Маритена безмерно расстроила Сент-Экзюпери. Он стремился лишь к одному: избавиться от дискуссий, полемики и страстных дебатов в уставшей от борьбы французской колонии в Нью-Йорке и превратившейся из-за этой борьбы в «корзину с крабами», но на этот раз вынужден был ринуться в бой. И это именно в тот момент, когда он выступил с призывом сплотиться в единый союз. Маритен, по крайней мере, поднимал уровень полемики до уровня собственного интеллекта, между тем фанатик-голлист, такой, как Пьер-Андре Вейль, не мог найти ничего лучшего, как объявить Сент-Экзюпери дилетантом, любителем, летавшим ради раскручивания продажи своих книг!