Антуан де Сент-Экзюпери. Небесная птица с земной судьбой

Подозрение подтвердилось, и весьма драматично. Однажды утром в марте 1927 года Квид Хадж'Раб – бывший марокканский конник арабской кавалерии, штурмовавший Гурпа и Эрабля, – нагло въехал в Кап-Джуби с пятнадцатью верблюдами и сорока воинами эр-Гибата, вооруженными французскими карабинами и немецкими маузерами.

Кочевник с кинжалом на поясе, которого дважды пропускали в форт, где его принимал полковник де ла Пенья, с удовлетворением наблюдал, как его верблюды, навьюченные тяжелыми тюками, выходили из форта. Французские пилоты и механики видели, что в тюках лежало нечто потяжелее, нежели чай, ткани или сахар, которые марокканцы обычно обменивали на шерсть, состриженную с их овец. Как только караван поравнялся с ангаром, Квид Хадж'Раб, под дикие приветственные выкрики толпившихся марокканцев, повернулся в седле и презрительным жестом показал, будто он перерезает горло. Его воины собезьянничали, затрясли кулаками и направили свои ружья на французов.

После их отъезда марокканцы-переводчики объяснили Жану Мермозу и его сослуживцам, что караван направлялся штурмовать Порт-Этьенн, расположенный на расстоянии в тысячу километров, как раз за раскаленными песками пустыни. Это было слишком для Мермоза, уязвленного насмешкой, легко читаемой в глазах ободренных марокканцев. Немного погодя он поднялся в воздух, якобы в обычный испытательный полет на «бреге», неистово прогудел над лагерной стоянкой эр-Гибата и повалил несколько черных палаток воздушным вихрем от своего пропеллера. Этот донкихотский порыв не остановил Квид Хадж'Раба и не свернул его пиратов пустыни с дороги на юг. Но последующие разведывательные полеты прослеживали движение каравана, и к моменту атаки на Порт-Этьенн, десятью неделями позже, гарнизон его был готов отразить нападение. Так же как и арабские всадники на верблюдах Атара, напавшие на воинов Квид Хадж'Раба с тыла и вырезавшие всех до одного.

Для Мермоза и его сослуживцев то была приятная месть за резню, учиненную над Эраблем и Гурпом, но это далеко не способствовало улучшению их напряженных отношений с испанцами, более склонными теперь обвинить французов в «подстрекательстве в пустыне». Ситуация в Джуби усложнялась присутствием там «эскадрильи Сахары», которую испанцы, дабы не давать французам превзойти их, разместили, чтобы следить за своей обширной империей. Но офицеров-пилотов ограничили в действительных полетах. Шел месяц за месяцем, и члены эскадрильи все больше мрачнели, наблюдая, как летчики Латекоэра то взлетают, то садятся, в то время как сами они порой неделями прикованы к земле из-за недостатка топлива. Авиаторы – люди действия, не дипломаты, и Мермозу и его сослуживцам, накопившим против испанцев множество обид, не всегда удавалось скрывать снисходительное пренебрежение, которое они испытывали к ведущим «легкую жизнь» военным собратьям. Это вело к обострению неприязни и ссорам, да и интриганы марокканцы злонамеренно разжигали вражду.

На Сиснеросе, где французам запретили установить ангары и даже сарай или навес для хранения инструментов, одному из первоклассных механиков Латекоэра в конце концов удалось умилостивить испанского губернатора, ремонтируя его автомобиль «форд», восстанавливая местный водяной насос и даже подковывая его лошадь. Но в Кап-Джуби, где отношения оставались тягостно напряженными, для обработки колючего полковника де ла Пенья необходим был кто-то внушительнее, чем механик. Вернувшись в Тулузу, Дидье Дора проницательно рассудил, что Сент-Экзюпери – именно тот, кто ему нужен. Имя, дворянство, офицерское звание, вероятно, могли произвести впечатление на капризного и заносчивого кастильского аристократа, много воображавшего о себе. К тому же Сент-Экзюпери отличала легкая утонченность, порой свойственная людям высокого происхождения.

* * *

Жозеф Кессель, посетивший Кап-Джуби спустя несколько месяцев после окончания служебной командировки Сент-Экзюпери, оставил нам душераздирающее описание этой заставы в пустыне. Такой он ее нашел тогда. «Ряды скрученной колючей проволоки защищали форт на расстоянии двух километров. В течение дня они отмечали пределы зоны безопасности, которая сокращалась ночью вплоть до стен форта. Он населен подавленными, удрученными и унылыми людьми. Джуби использовался испанцами как исправительная тюрьма, и солдаты, охранявшие арестантов, мало чем отличались от своих подопечных. В своих изношенных, изодранных униформах и сандалиях, с изможденными лицами, иногда неделями не бритые и не мытые должным образом, они чахли впустую, погруженные в безделье и молчание. Даже офицеры с трудом сопротивлялись разрушительной эрозии песка, одиночества и палящего солнца. Я провел один час в некоем подобии оборонительного сооружения, превращенном в столовую, слушая монотонные звуки, сопровождавшие игру в кости. Это были единственные звуки в этом скоплении фантомов. Отнюдь не человеческого голоса. Лица, лишенные всякого выражения».

В последующих рассказах Сент-Экзюпери и даже в его письмах мы не найдем ни единого упоминания об этих бредущих призраках.