Антуан де Сент-Экзюпери. Небесная птица с земной судьбой

Постепенно он начал понимать неписаные законы пустыни. Марокканцы чаще относились с большим высокомерием к испанцам, прячущимся в своей крепости, нежели к французам, жившим в лачуге за пределами зубчатых стен, людям, которым нечем было обороняться. Разве что крутящимся пропеллером и ручкой двери, наделенной таинственной, отгоняющей силой. Время от времени марокканский стрелок направлял пулю в крепостную стену форта вовсе не с определенным намерением убить кого-нибудь из часовых, а скорее чтобы напомнить чужеземцам, съеживающимся за своими укрепленными стенами: это он, бедуин, все еще хозяин пустыни. Многие марокканцы, столкнувшись на тропе с европейцем, предпочитали отвернуться и сплевывали в пыль, дабы показать, что для них «руми» – объект отнюдь не ненависти, но презрения. «Вам повезло, – как-то раз мрачно заявил Антуану один из вождей, в подчинении у которого насчитывалось три сотни винтовок, – что вы, французы, так далеко, больше сотни дней пути». «Вы едите салат, подобно козлам, и вы едите свинину, подобно свиньям», – вынес приговор европейцам неумолимо суровый марокканец, весь в синем, восседая под тентом, словно судья. И в тоне его сквозило бесконечное презрение.

Однажды двоим товарищам Сент-Экзюпери, пилотам Анри Делоне и Марселю Рейну, удалось взлететь на своих «бреге» после аварийного приземления на берегу. Дюжину бутылок воды «Перрье» пришлось вылить в один из радиаторов, который начал кипеть, но им пришлось оставить на месте крушения весь провиант и двух переводчиков, дабы облегчить взлет. На следующий день двое этих выносливых марокканцев, пройдя длиннющий путь, добрались до Джуби. Их глаза сверкали так же ярко, как серебряные лезвия их кинжалов. Прежде чем переводчики направились в свою палатку, пилоты пригласили их в свою хибару выпить чай и поесть бисквиты. Наконец, после долгих уговоров, один из них поведал, как их настиг караван, направляющийся на юг. В предвкушении добычи погонщики верблюдов развернули караван и направились назад, к тому месту на берегу, где потерпели аварию два «бреге». Презрительно откинув несколько бутылок вина (ведь алкоголь запрещен Святой Книгой), погонщики разворошили оба мешка с овощами и забавлялись, пиная цветную капусту и салат по всему берегу.

Странно было жить подобным образом, втиснутыми в небольшое пространство между морем и песком, словно какие-то рачки или моллюски, выброшенные на берег приливом. Во время прилива вода плескалась совсем близко, прямо у их хибары, и Сент-Экзюпери мог почти касаться волны, протянув руку из окна. С другой стороны виднелась пустыня и призрачные ночью очертания бессоно-ангара, где размещались четыре самолета базы. Спать приходилось на досках, прикрытых матрацем, заполненным тонким слоем соломы. Кувшин с водой, металлический таз, пишущая машинка, горстка книг и журнал авиалинии завершали скудный декор. Имелись еще одна спальня для транзитных пилотов и «комната отдыха», украшенная фотографиями красоток, вырезанных из журналов, которые соблазнительно кивали со стен вечером при свете шипящей керосиновой лампы, совсем как у первых поселенцев на Диком Западе. Часто снаружи раздавались звуки, напоминавшие шум дождя, но легкое постукивание по рифленой крыше происходило всего лишь из-за ночного конденсата сырого воздуха. Для развлечения нашелся старый граммофон со сломанной пружиной, которую приходилось поворачивать рукой, и это приводило к частому повреждению иглы, отказывавшейся работать прямо на середине пластинки. Когда набиралась компания, Сент-Экзюпери развлекал приятелей карточными фокусами, которые становились все сложнее, поскольку он рылся в руководствах для профессиональных фокусников. Он также организовывал телепатические сеансы и время от времени ошеломлял остальных остротой своей интуиции.

Оставаясь один, он часто читал, но редко – романы. Скорее Платона или Аристотеля, Бергсона или Ницше или какой-нибудь научный трактат, к которым он испытывал ненасытный аппетит.

В Джуби его основными сослуживцами были механики Маршаль, Абграл и Тото. Настоящий мастеровой, Маршаль в случае крайней необходимости мог работать без остановки сорок восемь часов. Тото был несколько другой. Он имел неизлечимую слабость к перно и красному вину. Дора, впервые встретившемуся с Тото в эскадроне на Первой мировой войне, в конце концов пришлось уволить его за слишком частые выпивки. Через несколько недель он натолкнулся на печального механика, сколачивающего ящики на небольшом складе: выполнял случайную работу для какой-то компании-филиала. Тронутый такой преданностью Латекоэру, Дора снова принял Тото на работу, но дабы предотвратить его отрицательное влияние на новичков, прибывающих в Монтодран, сослал его в Джуби.