Антымавле - торговый человек

— Вот все вы, молодые, такие, — сказал Таай, — торопитесь, спешите. А зачем?

— Но сейчас же тихо, ветра нет, — пробовал возражать я.

— Ок, како! Хоть и удачливый ты, а все равно у тебя еще в голове мало, — уничтожающе ответил Таай и с досады сплюнул на лед.

Стояла тишина. Изредка она нарушалась далеким карканьем ворон. Лед не подавал никаких признаков движения. Старик, задумавшись, сосредоточенно жевал щепотку махорки и не сводил прищуренных глаз с ледяных полей. Опушка мехового шлема, надетого поверх легкой шапки, обындевела, на редких черных усиках намерзли сосульки. Вдруг Таай решительно встал, тщательно сбил изморозь с опушки у подбородка, накинул на плечи снасти и шагнул на поле молодого ровного, льда, упершегося углом в кромку припая.

— Пошли! Ты же хочешь?

Я двинулся следом. Таай шел, не проверяя крепость льда охотничьей палкой с железным наконечником, словно под ним был не морской лед, а твердая почва. Я побаивался и осторожно ступал сзади. Не прошл мы и пятидесяти шагов, как старик остановился и стал осторожно продалбливать маленькую лунку. Лед был тонким, и он быстро прорубил отверстие. После долго и старательно выплескивал кончиком ножа кашицу мелкого льда, пока вода в лунке не стала прозрачной. Затем он завернул полу камлейки, отвязал с пояса мешочек из моржовой кишки с небольшим запасом еды, вынул кусочек оленьего сала с тонкой прослойкой мяса, бросил его в лунку и лег на лед. Старик долго смотрел в глубину моря.

Я ничего не мог понять, но мне стало любопытно, что за обряд совершает старый Таай.

— Не топчись на льду, — предупредил старик.

Я замер.

— Посмотри сам, — Таай встал и протянул мне кусочек белого сала.

Брошенный кусочек сала медленно погружался в воду. В глубине он был похож на стрелку, компаса, покрытую фосфором и светящуюся в темноте ночи. Сначала кусочек опускался прямо, потом его стало заносить вправо, и, чем глубже, он все быстрее и быстрее уходил в сторону, пока не скрылся из виду.

— Зачем это?

Таай не ответил и пошел дальше. Метров через сто он опять проделал то же самое, но на льду лежал дольше, чем первый раз.

— Этки, плохо, — сказал он. — Нельзя далеко уходить, — и повернул обратно к припаю.

— Почему? — спросил я.

— Эчын-сало показало мне, как движется вода. Наверху, под самым льдом, она стоит, а внизу начинает быстро двигаться в сторону Сенлюкви. Течение усиливается, и лед отойдет от припая. Да и мыс Увеюн, посмотри, накрылся облаком, шапкой, — и показал на зубчатый скалистый мыс. — Нельзя уходить в море.

Мы вернулись на прежнее место. Вдруг я ощутил легкий толчок.

— Аныкун, кыгите! Вон смотри! Что я говорил? — с удовлетворением сказал Таай.

Чуть левее нас появилась узкая черная трещинка, уходившая прямо в море. Лед стал вздрагивать, трещинка быстро расширялась и бежала в нашу сторону. Все это было так похоже на стекло, когда его режешь тупым стеклорезом и оно лопается не так, как нужно. Трещинка уперлась в припай, вдруг под резким углом свернула вдоль кромки и подобралась к нам под торос.

— Давай-ка уйдем отсюда, — предложил Таай, — а то торос обрушится, а вместе с ним и мы окажемся в воде.

Будь я один, и не подумал бы уходить: надежной и крепкой казалась мне громада смерзшихся льдин.

На новом месте Таай вынул из чехла нож, отколол несколько кусков льда и сложил их перед собой, соорудив укрытие. Трещина расширилась. Теперь могла показаться нерпа, она любит свежие, вновь открывшиеся полыньи.

— Таай, расскажи что-нибудь о себе?

Я хорошо знал Таая, но на охоте был с ним впервые. Всегда суетливый и беспокойный, Таай уже давно работал в косторезной мастерской. В его умелых руках из обрезков моржовой кости оживали большеглазые и почему-то всегда симпатичные нерпушки. Если живой, настоящий морж кажется увальнем, громоздким и неповоротливым, то, сделанный рукой Таая, он становился привлекательным. Он умел передать кости все тонкости повадок морских животных и никогда не делал оленей, потому что считал, что он плохо знает тундру.

— Отец мой нездешний, из Янраная. Одинокий был: ни братьев, ни сестер не было. В Янранае не смог жить: отец и мать умерли, а бабушка так состарилась, что не могла уже помочь внуку. Бедно, голодно жили. Решил мой отец сюда, в Увэлен, переехать, говорил: родных тут много было. На одной упряжке сюда с бабушкой переехал. Никто не помог. Земляночку в Увэлене отец поставил.

Пока ездил в Янранай за вещичками, умерла бабушка. Здешние думали, что от заразной болезни она умерла. Быстро увезли ее в тундру, там бросили, а землянку сожгли. Вернулся отец, жилища уже нет, бабушки тоже нет. Сел на нарту около пепелища, долго думал. Звали его соседи — не пошел. Уехал в тундру, там родственница жила. Но легче ему не стало, не мог он жить без моря. В Кенискун перебрался. Женился. Родился мой старший брат Тегрынкеу, потом еще братья я сестры были. Я младший. В живых нас только двое осталось. Еще маленьким был, как умер отец.