Антымавле - торговый человек

Брат меня воспитывал. Тяжело ему было, охотился, у американских торговцев работал за одежду и кусок мяса. Но все же немного легче стало, хозяйство свое появилось. Мать наша снова замуж вышла. Отчим заботился о нас. Меня охотится научил. Старался, чтобы я хорошим охотником был. Потом новая власть пришла…

Вдруг Таай умолк, приложился к малокалиберной винтовке и выстрелил. Раздался хлопок, и на воде, покачиваясь, всплыл темный бугорок, вода окрасилась, кровью.

Старик не шелохнулся, спокойно положил в рот щепотку махорки и даже не сделал попытки встать, чтобы зацепить акыном убитую им нерпу. Он знал, что это мое дело.

Только на третий раз мне удалось зацепить нерпу и вытащить ее на лед. Когда я ее подволок, старик снова достал из-под камлейки кусочек сала, нагнулся к нерпе, выдернул один ус и вместе с салом бросил в воду…

— Пусть нам будет удача.

— Я не верю приметам, Таай, — И я высказал свое мнение, что не приметы дают удачу в охоте, а знание моря, смекалка, сила и ловкость человека.

— Да я и сам этому не верю, но очень уж трудно отказаться от старых привычек. Говорят, если так не сделаешь, то перестанешь убивать нерпу: море надо задабривать. А чтобы нерпа всегда была в доме, надо перед тем как вносить, обязательно напоить ее — полить мордочку водой. Вынэ, — спохватился Таай, — охотиться надо. Вон хорошее место, там может, нерпа вынырнуть. Иди.

Возвращались в сумерках. Я волок три нерпы — одну свою и две старика. Таай тащил одну. Всходила яркая луна, от береговых скал падали на лед длинные угловатые тени.

Тропка, протоптанная охотниками, удачно петляла среди ледяных глыб, избегая тяжелых подъемов и крутых спусков. Идти было легко и приятно. Я все думал о судьбе старого Таая.

— Кагье прокладывал дорогу, — перебил мои мысли Таай. — Только он умеет выбирать дорогу в торосах.

На всякий случай

Белый медведь-умка избегает встреч с человеком, всегда старается уйти от него, и с виду он кажется добродушным. Но все же умка не такой уж безобидный зверь. Не нравится умке, когда выносит его вместе со льдом через пролив в Берингово море. При первой же возможности он переплывает широкие разводья, выходит на берег и долинами рек, через перевалы сопок, идет тундрой, пересекая Чукотский полуостров, в свой родной Ледовитый океан. У медведей даже есть свои установившиеся тропы. Такой умка страшен. Он голоден, разгоняет оленьи стада, раскапывает, если учует, берлогу бурого медведя и вступает с ним в бой.

Опасен умка и тогда, когда в море в пургу произойдет сжатие, закроются все разводья, взгромоздятся большие торосы, исчезнут нерпичьи лунки. Тогда вынужден умка пробираться к берегу, искать выброшенную осенью морем падаль, хозяйничать в мясных ямах около поселков и стойбищ, а при случае вылавливать зазевавшихся собак. Да и вообще нравится умке в пасмурную погоду бродить вблизи берега у скал.

Опытный охотник хорошо знает повадки умки и никогда не попадает впросак. Карауля нерпу у разводья, он всегда старается сесть так, чтобы все было видно кругом. А если идет по льду, то, пройдя ровное поле льда, обязательно взберется на высокий торос и внимательно осмотрится кругом. Иногда случается, что он из трех медведей убьет одного, тогда охотник оттаскивает убитого зверя со следа и разделывает его где-нибудь в сторонке: оставшиеся в живых медведи обязательно вернутся обратно. А вот в тундре и на севере, где припай отходит от берега на двадцать–тридцать километров, охотники принимают другие меры защиты от умки…

Была уже ночь, когда ванкаремский охотник Рилютегин возвращался с моря. Позади, связанные одна за другой, на ремне волочились по льду три нерпы. Тяжелая добыча давала себя знать. Лямки оттягивали плечи и было больно, усталые ноги кое-как подымали вельвыегыты и часто спотыкались о льдинки. От пота отсырела нижняя кухлянка, кончики волос, торчавшие из-под опушки меховой шапки, и брови обледенели. Луна, так ярко светившая сверху, вдруг скрылась за облаками. Стало совсем темно. А тут еще усилился ветер, замела поземка, стало забивать глаза. То и дело Рилютегин на ходу снимал рукавицу и теплой рукой оттаивал и срывал ледяшки с бровей и ресниц.

«Все равно что без глаз иду», — снова протирал глаза через некоторое время Рилютегин.

До поселка еще было далеко, но он упорно шел вперед, нигде не отдыхая. Отдыхать нельзя: отдохнешь — силу потеряешь.

— Вынэ! — вдруг, словно что-то вспомнив, спохватился Рилютегин и резко остановился.

Он снял с плеч охотничьи снасти, которые висели поверх лямок, вынул из чехла винтовку и распустил по снегу длинный ремень акына, привязав деревяшку к лямкам на спине.

«Пусть на всякий случай так будет», — подумал он пошел дальше.