Служанка ловко подняла тяжелые золотистые волосы Анжелики и искусно обвила их жемчугом. Затем она решительно вынула из ушей девушки скромные сережки, подаренные бароном на первое причастие, и вдела роскошные серьги. Настала очередь ожерелья.
— Ах! Вырез у платья должен быть больше! — воскликнул барон Сербало, чьи черные, как лесная ежевика после дождя, глаза разглядывали декольте Анжелики.
В ответ маркиз д'Андижос, не церемонясь, стукнул его тростью по голове.
— Не забывайте о приличиях, барон!
С зеркалом в руках к Анжелике подбежал паж.
Она увидела себя в новом облике. Все в нем казалось сияющим, вплоть до гладкой кожи, едва тронутой румянцем на скулах. И внезапно удовольствие заполнило ее, поднявшись до самых губ, которые расцвели в очаровательной улыбке.
«Я красива», — подумала она. Но тут все окуталось туманом, и ей показалось, будто из глубины зеркала она слышит ужасный, насмешливый голос:
— Хромой! Хромой! Страшнее дьявола! Ах, у вас будет прекрасный супруг, мадемуазель де Сансе!
Свадьба по доверенности должна была состояться через три дня. Предполагалось, что скромная церемония благословения пройдет в часовне замка на закате дня, а затем большой банкет с новобрачными во главе, родственниками, именитыми гостями, владельцами соседних замков и дворянами, приехавшими издалека.
Однако уже по всей округе начали праздновать заранее. Празднества в честь этого великого события должны были длиться несколько дней и продолжиться даже после отъезда невесты. В Монтелу устроили фейерверк, в воздух взлетали ослепительные ракеты и петарды. Вокруг замка вплоть до соседних лугов тянулись накрытые столы с кувшинами вина и сидра, разными сортами мяса и фруктами. Крестьяне, то и дело подходившие туда угоститься, насмехались над гасконцами и тулузцами, чьи бискайские барабаны, лютни, скрипки и соловьиные голоса посрамили деревенских музыкантов с их виолами и свирелями. Впрочем, последние вовсе не собирались покидать свои помосты и продолжали играть для неистовых танцоров бранля и буре.
В последний вечер перед отъездом невесты в далекий Лангедок, во дворе замка был устроен пир, на который пригласили именитых соседей и владельцев окрестных поместий. Пришел и господин Молин с женой и дочерью.
В большой комнате, где она в детстве столько раз по ночам прислушивалась к поскрипыванию флюгера на крыше старого замка, Анжелика ждала кормилицу, чтобы та помогла ей одеться для церемонии.
В спальне поставили большое зеркало, в которое Анжелика могла видеть себя во весь рост. Барон в этот момент прошептал: «Такие зеркала есть только в королевских апартаментах!»
День клонился к вечеру, красный свет заката освещал все вокруг. Кормилица долго с любовью причесывала великолепные волосы Анжелики. «Прекрасные волосы», — то и дело раздавались вокруг нее восхищенные голоса.
Анжелика двумя руками приподняла волосы, и они, словно ореол, осветили ее лицо. Черты его были подобны изображениям святых, достойных людскому поклонению. Это было то самое лицо, в которое так жадно вглядывался Николя в тот день на лесной тропинке. Он тоже был красив. Вспомнив о нем, Анжелика нетерпеливо встряхнула головой, ее волосы разметались по плечам, словно золотой плащ. Она была красивой — ей часто это повторяли. Она могла спасти свою семью благодаря своей красоте. Она вновь ощутила гордость. К чувству гордости примешивалась и тоска, и радость, потому что она любила своих родных. Но больше всего она была возмущена… Возмущена так, что готова была сбежать.
В комнату вошла Фантина, торжественно неся волны зеленого шелка.
— Вот платье для твоего обручения!
Кормилица всегда умела подбирать слова. Обручение! Пожалуй, это было самое подходящее слово для церемонии, целью которой было лишь официально скрепить подписями в договоре брачные узы.
Благословение подставного жениха и невесты деревенским священником было быстрым и прошло в присутствии только членов семьи и свидетелей. На пиршестве, которое ей предстоит возглавить, она уже будет графиней де Пейрак.
Фантина подала ей бирюзовый корсаж и прикрепила украшенную драгоценными камнями шемизетку на груди.
— Как ты красива! Ах! Как же ты красива, птичка моя! — вздыхала она горестно. — Грудь у тебя такая упругая, что не нуждается во всех этих корсетах. Смотри, чтобы пластины корсета не сдавливали грудь. Пусть лучше будет посвободнее.
— Кормилица, а декольте не сильно глубокое?
— Знатной даме положено, чтобы грудь была видна. Как же ты красива! И подумать только, для кого, великий Боже! — приглушенно вздохнула Фантина.
Анжелика заметила, что по лицу доброй кормилицы текут слезы.
— Не плачь, кормилица, иначе я лишусь остатков мужества.
— Да, увы, девочка моя, мужество тебе понадобится! Наклони головку, я застегну ожерелье. А с жемчугом для волос пускай Марго разбирается; я, признаться, ничего не смыслю в этих изысках! Ах! Голубка моя, мое сердце разрывается, когда я думаю, что в вечер твоей свадьбы тебя будет мыть и готовить эта дылда, от которой за сто метров несет чесноком и дьяволом! Ах! Сердце просто разрывается!