Апофеоз

Искры летят во все стороны, бегут по защитному костюму, прыгают под мои ноги. Всё вокруг трещит и лопается. Температура с каждой минутой возрастает. Скоро тут будет так же жарко, как на солнце.

ДЗИНЬ

Что-то разбилось за моей спиной, но я даже не смотрю туда. Мне нужно найти детей, нужно спасти их. Я не могу позволить им сгореть. Не могу дать огню пожрать их.

Руками расталкиваю какой-то мусор, разрубаю топором тлеющую дверь в детскую (кажется, что она была разрисована бабочками и цветами). Большими шагами добираюсь до кровати и приподнимаю её.

Один, два, три – вот и они, испуганные и отравленные запахом пожара.

Укрываю их огнеупорной тканью, одеваю на их лица кислородные маски, начинаю выводить детей из помещения.

Всё вокруг горит и содрогается от предсмертных судорог. Этому зданию приходит конец, огонь не оставит от него ни пылинки. Сукин сын всё здесь уничтожит, его мания разрушения не знает границ.

«Пап, а до выхода далеко?». Они думают, что я их папа…

С детьми мы доходим до первого этажа, видно, что они двигаются с трудом. Иногда мне приходится нести сразу три тела. Помогать им, постоянно сверяясь с ментальной картой. Здесь нельзя блуждать, времени нет.

БАМ

Здание начинает рушиться, нам необходимо срочно выбраться отсюда. А иначе…

…иначе нас всех завалит почерневшими обломками.

«Далеко, малыши, но вы – я осторожно ставлю детей на ноги – справитесь».

Показываю им на выход, поправляя на лицах кислородные маски. Они будут бежать, а я попробую удержать треснувшие балки. Если я этого не сделаю, то отсюда никто не выберется живым.

Встаю в полный рост и подпираю своим телом костяк помещения. Дети со страхом смотрят на меня, а я им кричу:

«Один, два, три, пуск!».

Дети из последних сил бегут к выходу, а я удерживаю потолок горящего коридора. Их там встретят, им помогут. Скорая своё дело знает, она их вмиг на ноги поставит.

Если я опущу руки, тут всё рухнет. Но нет, нельзя. Я ни за что не перестану держать обгоревшие балки, я дам им выбраться наружу. А там ребят встретят мои коллеги, помогут им, отгонят огонь в сторону.

«Стану героем, ты сможешь мной гордиться» – перед глазами всё плывёт и качается. Пытаюсь хоть как-то устоять на ногах. Слышу шёпот.

Вместе со мной перекладины потолка держит моя мать, она смотрит на меня и улыбается. Даже под стёклами респиратора у меня начинают идти слёзы.

Мурашки покрывают спину, щекочут всё моё тело.

– Мам, а до Альфы Центавры далеко? – спрашиваю её я.

– Недалеко, сынок – мать совсем не постарела. – Я сейчас там, стою на одной из трёх звёзд. Улыбаюсь и показываю пальцем на небо, люди смотрят на меня, а я говорю им «там мой сын, как же я люблю его».

Сердце моё бьётся сильнее, я держу балки, постепенно теряя сознание. Все окружающие краски смешиваются в один цвет, мои слёзы размывают контуры страшного пожара. Я знаю, что дети выбрались. Знаю, что всё уже позади.

– Всё хорошо, Вань – говорит мне мать – можешь отпускать балки. Она протягивает мне свою руку, приглашая снова прокатиться на её спине. И это несмотря на то, что я вырос и стал тяжёлым. Стал совсем большим.

Я отпускаю балки, не обращая внимания на скрежет, шварканье и прочие шумы. Здание разваливается на части, а мне всё равно. Приближаюсь к своей матери. Приобнимаю её.

«Жди меня Альфа Центавра».

«Всадник по имени Голод»

Ем бургер. Нет, не так.

Нахожусь в забегаловке, в месте, где можно купить жирную пищу. Не только жирную, но и вредную. Сердцу от такой пищи будет плохо. Кого-то это волнует? Ни капельки, все сидят и запихивают трансжиры (или как их там называют) в свои рты.

А так город у нас бедный. Все жалуются на власть, на налоги, на свою заработную плату. Но каждый раз я прихожу в забегаловку и вижу это – целую толпу людей. Людей, которые жрут так, словно до этого их никто не кормил целую вечность.

Позволил и себе, да. Завидно? Взял бургер, картошку и сок. Сел подальше от людей, положив свой поднос на маленький столик. Пища блестит, источает холестериновый аромат. Она так и говорит – конец твоему сердцу, гадёныш.

А я беру бургер двумя руками и начинаю его есть. Двумя руками держу булки, стараясь кусать так, чтоб котлета не выпала. Мои губы измазаны в соусе; в картонную коробочку падает салат, кусок огурца, обильно капает смазка из сырного соуса.

Как, мать твою, вкусно!

Мне нравится, как аромат фритюра и говяжьей котлеты касается моего нёба. Как же приятно есть вредную пищу, вы бы знали. Откладываю бургер и начинаю хватать жирными пальцами солёную картошку. Её дольки растворяются на моём языке, кашей стекают по глотке в желудок. –Бульк-

Но удовольствие заканчивается.

Сначала казалось, что в заведении скачет напряжение. Свет померк, кое-где начал мерцать. – Что за? – говорю я вслух.

Потом в помещение ворвалась страшная вонь, будто кто-то открыл дверь не на улицу, а прямиком на свалку. Пахло самой мерзкой тухлятиной, какой-то гнилью, разило противной падалью. – Вы чего там? – уже громче заявляю я.