Апокалипсис на Церере

Слитное движение, которым нехристь вскинул лук и не целясь спустил тетиву, я едва успел отследить – а уж говорить о том, чтобы ему помешать, и вовсе не приходилось. Взгляд только метнулся вслед за пущенным снарядом и зафиксировал, как тот, пролетев небольшое расстояние, с хрустом проломил затылок одержимому. Тело демонопоклонника вздрогнуло, напряглось, будто через него пропустили мощный заряд электричества, после чего обмякло и кучей тряпья свалилось на пол.

Буч, которому меньше минуты назад запретили убивать Часовщика, как-то обиженно и по-детски поджал губы. Выражение его лица говорило: «А мне так почему нельзя было?» Эта вот его мина отчего-то возмутила меня больше, чем сам факт нарушения нехристем приказа.

Господи, что за люди меня окружают!

– Гринь! – в унисон воскликнули мы со Стефом. После чего я уже от себя добавил:

– Какого хрена, твою мать, ты делаешь?

– Уместнее использовать прошедшее время, – невозмутимо ответил маг, накладывая на тетиву новую стрелу и направляя ее острие на лежащее тело. – Я уже это сделал.

– Зачем? – вопроса умнее мне как-то на язык не пришло.

– Он демон. Просто демон, натянувший на себя шкуру адепта. Я его убил.

– Но…

Я начал было говорить, собираясь объяснить соратнику, что парламентеров вообще-то не принято убивать, но понял, что звучать это будет довольно глупо. Мы безопасности одержимому не гарантировали, да и не стали бы, даже поставь он этот вопрос. Статус его как переговорщика он себе сам придумал. Просто… лично мне было неприятно убийство повернувшегося к нам спиной врага. Но при этом я прекрасно понимал и Гриня. Демон есть демон, и возникни у него такая возможность, он бы своего шанса точно не упустил. Но уподобляться ему мы не должны!

Гринь, словно прочитав мои мысли, ухмыльнулся.

– Если бы он мог – поступил бы так же. А так хоть время потратит на выбор новой тушки. Не благодари. И, прошу, не загоняйся, Оливер! Не то важно, что я сделал, а то, что нам дальше делать. С этими.

И он качнул наконечником стрелы в направлении лестничного проема.

Резонный вопрос, кстати. Корпы никуда не делись, так же торчат на месте, затыкая телами проход наверх. Нападать вроде не планируют, просто стоят…

А чего, интересно, я так возмутился, когда Гринь убил одержимого?

Мое сознание будто разделилось на две части. Одна – привычно рациональная – занималась оценкой угроз, фиксировала любое движение каждого из сотни с небольшим демонопоклонников, отслеживала гул их голосов и степень агрессии. Другая же, та самая, что руководствовалась в первую очередь эмоциями, пыталась разобраться в том водовороте мыслей, в который меня швырнула казнь – другого слова не подберешь – одержимого.

Я ведь понимаю, что стражи не ангелы. И не праведники, хотя некоторые из нашей братии, из молодых особенно, и считают иначе. Смерть человека не считается нами чем-то таким, через что нельзя переступить. Граничников воспитывают как воинов, а воин – это всегда убийца. От обычного, льющего кровь и отбирающего жизни душегуба нас отличают лишь цель и мотивы. Мы тоже, если разобраться, творим зло, но используем его как хирургический инструмент для излечения мира, а не как топор для его уничтожения.

И вот сейчас на моих глазах, нарушив мой же приказ, Гринь убил человека. Демонопоклонника, чье тело – с его согласия, кстати, – заняла тварь из ада. С точки зрения тактики – ничего такого, даже в плюс. Меньше на одного врага в будущем. С точки зрения стратегии я видел одни минусы.

Во-первых, нарушен приказ. Я четко дал понять, что отпустил одержимого. Возможно, мой приказ был ошибочным, но это неважно, оспорить его можно было и иным способом. Например, сказать: «Оли, ты хорошо подумал? Одержимый – сильный враг, через минуту кто-то из нас может погибнуть от его руки». А я мог бы пересмотреть отношение к сказанному ранее и ответить: «Действительно, чего это я? Пристрели его, Гринь!»

Но вот так, игнорируя команду… Это еще не проблемы, но хороший такой сигнал о том, что они приближаются. Субординация и в мирное-то время жизни спасает, про военное и говорить нечего. Я, может, и не планировал командовать этой сборной солянкой из трех разных фракций и группки пришельцев, но так уже сложилось. Снять с себя роль командира сейчас – значит сбежать от ответственности.

Во-вторых, тревожил меня и способ расправы с врагом. Отпустить его, заставить повернуться спиной, а потом выстрелить – это уже переход той грани, за которой воин превращается в обычного убийцу. Нет, я допускал нападение со спины и не видел в нем ничего зазорного. Часового убрать или справиться с сильным врагом, на которого у тебя лицом к лицу сил не хватит, – да с легким сердцем!

Но вот так, сразу после переговоров… Было в этом нечто такое, что ставило нас в один ряд с демонами, против которых мы боролись. Какая-то подлая низость, свойственная адскому племени, но не нам, принявшим веру, как щит. А Гринь нарисовал между ними и нами знак равенства. И это было неприятно.