Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света

Новгорода, был приведён к царю: тот приказал «привязать его посредине к краю очень длинной верёвки, крепко опутать и бросить в реку по имени Волхов, а другой конец верёвки он велит схватить и держать телохранителям, чтобы тот, погрузившись на дно, неожиданно не задохся. И когда этот Фёдор уже проплавал некоторое время в воде, он велит опять вытащить несчастного, спрашивает, не видал ли он чего-нибудь случайно в воде. Тогда тот ответил, что видел злых духов, которые живут в глубине вод реки Волхова… и они вот-вот скоро будут здесь и возьмут душу из твоего тела»³⁰⁷. Фёдор Ширков, истязаемый царём, в дерзостном ответе последнему озвучивает расхожее представление о дне реки как об аде, об обители злых духов. За неугодный ответ царь велел поставить Фёдора на колени в котёл и обваривать кипятком. В конце концов изнурённое пытками бездыханное тело Ширкова было разрублено на части и брошено в реку.

Эти и многие другие мучения, вершившиеся Иваном IV, считывались не только и не столько как чрезмерная жестокость и кровожадность, но как прямая иллюстрация апокалиптических и адских наказаний. Царь претворял в жизнь собственный Страшный суд, не дожидаясь прихода Страшного суда, предрекаемого и столь ожидаемого жителями средневековой эпохи. Однако у тех, кто подвергся маниакальному промыслу Ивана Грозного, у тех, кто стал подопытной крысой в ужасном апокалиптическом эксперименте самодержца, очевидно, не было сомнений в том, что Конец света наступил и начинается Страшный суд. Ведь когда Грозный приблизился к Новгороду, «новгородцы не узнали об этом раньше, чем он находился на расстоянии мили от города; тогда-то они стали кричать, что для них наступает Страшный суд»³⁰⁸.

Основным местом пребывании Ивана и его кромешников в период опричнины был новый дворец, специально воздвигнутый супротив Кремля, и Александровская слобода в Подмосковье – оба этих места, судя по описаниям, имели крайне устрашающий и суровый вид.

Генрих Штаден, волей судеб ставший опричником, писал, что Великий князь велел уничтожить к западу от крепости дворы князей, бояр и торговых людей, находившихся на расстоянии ружейного выстрела, и обнести эту площадь стенами высотой в три сажени. Заострённые наверху стены с тремя воротами (на восток, на юг и на север) охватывали примерно 130 саженей в длину и столько же в ширину. Один из входов в этот апокалиптический чертог украшали два резных и расписных льва с зеркалами вместо глаз. Один лев с отверстой пастью и смотрел в сторону земщины, другой же – во двор. Между львами находился двуглавый чёрный орёл, распростёрший крылья и обращённый грудью к земщине.

Идею Ивана IV поставить у входа в свою резиденцию чёрного орла с распростёртыми крыльями можно расценивать как желание создать образ адского наказания, которое настигает грешников в наступающие последние времена. Один из первых толкователей Апокалипсиса, епископ Андрей Кесарийский, объяснял: высокий полёт и стремительное падение на добычу четвёртого животного – орла – указывает на то, что язвы приходят свыше от гнева Божия в отмщение благочестивых и в наказание нечестивых… В лицевых (иллюстрированных) Апокалипсисах XVI века орёл изображался с распростёртыми крыльями, а вслед за его появлением и открытием четвёртой печати должен явиться всадник на бледном коне, «имя ему смерть».

Восточные ворота зловещей опричной крепости, согласно Штадену, были предназначены исключительно для царского проезда: «…князья и бояре не могли следовать или идти за великим князем из двора или во двор через восточные ворота, только великокняжеские лошади и сани». Иван Грозный этим жестом не только подчёркивал свою исключительность, но и уподоблял себя непосредственно Богу, поскольку в книге пророка Иезекииля (44:1–2) сказано, что в «последние времена» Бог соединится со своим народом, войдя через восточные врата в Небесный Град. Только царь Иван мог входить в священные восточные ворота, предназначенные для самого Всевышнего. Отсутствие западных ворот свидетельствовало о том, что с приходом Судии не будет захода солнца и не наступит ночь. Также не было нужды и в церкви внутри крепости, коль скоро сам Бог – лично – проживал здесь.