Апокалиптическая фантастика

Кара словно не замечала его молчания. Наверное, думала о чем-то своем. Он даже не знал, есть ли у нее парень. Она никогда не говорила о каких-либо своих приятелях, но с какой стати ей было это делать? Он так много о ней не знал. Так много, и уже никогда не получит возможности узнать.

Кристофер отвернулся, притворившись, что любуется отражением заката в лужах, и с трудом сдержал слезы. Осталось две минуты. Когда он решил, что сможет говорить без дрожи в голосе, он сказал:

— Слушай, а давай возьмем кофе с собой, посидим возле обсерватории, полюбуемся на закат.

Она пожала плечами:

— Хорошо.

Когда они шли по улице, он поддался внезапному порыву и взял ее за руку. Она искоса взглянула на него, но руку не отняла. Ладонь у нее оказалась прохладной, а пальцы в его руке — удивительно маленькими. И он решил, что вполне достаточно просто идти с ней по улице и держать ее за руку в последний вечер мира. Он не этого хотел — ему хотелось прижать ее к себе, прожить с ней всю жизнь, разделить все ее секреты и радости. Но достаточно и держать ее за руку. Ведь это обещание. Обещание того, что случится когда-нибудь, но теперь уже не наступит никогда. И держать ее за руку — вполне достаточно на всю оставшуюся жизнь.

На востоке в небе появилось темно-красное свечение, медленно ползущее вверх и подсвечивающее сзади низкие облака над горизонтом.

— Смотри, — сказал он.

Она обернулась и замерла. В ее глазах ярко блестели отсветы.

— Какая красота! — сказала она. — Никогда не видела такого заката. Что это?

Свечение уже растянулось от горизонта до горизонта, а на востоке стало сине-фиолетовым и ярче солнца.

— Это конец света, — сказал он.

А потом говорить стало нечего.

ПОСЛЕ АРМАГЕДДОНА

УИЛЬЯМ БАРТОН Моменты инерции

«В следующем произведении мы переходим от пред- к постапокалипсису, повествование проводит нас сквозь катастрофу и дальше, за ее пределы.

Уильям Бартон был инженером, специализировавшимся на военных технологиях, и некоторое время занимался обслуживанием американских ядерных подводных лодок. В настоящее время Бартон является писателем-фрилансером и разработчиком программного обеспечения. В 1970-х годах он опубликовал пару научно-фантастических романов, однако всерьез занялся творчеством в 1990-х. С тех пор Бартон выпустил много сложных, мощных работ: дюжину романов и около пятидесяти рассказов.

О представленном ниже произведении автор говорит так: „Моменты инерции“ задумывались как роман, который, по мере развития, оказался некоммерческим. Тогда я разбил его на серию рассказов и повестей и опубликовал в разных изданиях, от „North Carolina Literary Review“ до „Asimov’s Science Fiction“. В конце концов эта история даже вылилась в статью о том, что делать с романом, который не удается продать, для „Writer’s Digest“ — „Не трать, и не будешь нуждаться!“ Бартон также считает это произведение настолько апокалиптическим, насколько возможно»!

Стало быть, все кончено. Остается только кричать.

Я сидел вместе со всеми в аудитории Национального Редута, глядя, как все кончается на большом экране, лишенном бытия и заполоненном воспоминаниями.

Господи.

Жизнь была паршивой, но это была жизнь, пусть и грустная, а жизнь продолжается, какой бы вы ее ни считали. А потом открыли Конус — конус аннигиляции — вроде нелепой модернизации старого доброго облака Хойла.[57] Дальше — затмение Солнца, снег, оледенение, потоп…

Рядом со мной, словно прочитав мои мысли, вздрогнула Мэриэнн, державшая меня за руку. Склонившись так близко, что я уловил в ее дыхании съеденную на завтрак грудинку, она шепнула:

— Мы…

Поздно.

На большом экране вдруг загорелось бледно-розовое Солнце, усеянное остывшими выбросами и черными пятнами, — точь-в-точь как красный гигант на иллюстрации Чесли Бонстелла Антарес[58].

Внезапное затемнение.

Голубая вспышка.

Изображение Солнца как будто свернулось вокруг себя и резко дернулось.