Апокалиптическая фантастика

— Надо подумать. Помнится, Шоватский говорил об инфракрасных источниках внутри Конуса. Вроде бы звезды не должны гаснуть, только потускнеют, заглушенные электромагнитными волнами.

— Мозговая волна?

Фантастический сюжет. Сюжет, полный звезд и снега.

— Все-таки это наверняка просто сложный розыгрыш, — сказал он. — Шутка, какие играют друг с другом ученые.

— А если нет?

Он пожал плечами:

— Восемнадцать лет — долгий срок.

Хватит времени умереть и не дождаться всего этого.

Он налетел на меня сзади, когда я вдруг остановился.

— Что еще?

Я спросил:

— Насколько отстает волновой фронт от света, который мы видим сейчас?

— Что ты… А! Да. Конус должен догонять свою световую волну — при релятивистских скоростях-то. Иначе он выглядел бы точечным источником, а не конусом. Нет, не то. Не бывает точечных источников не-света. Черт! Почему ты не обсудил это с кем-нибудь из группы? В группе Шоватского должны знать.

Я быстро соображал, сам не веря тому, что говорю:

— Так что? Он будет здесь на следующей неделе? Через месяц? Через год?

Точечный источник. Любопытно. А если Конус движется со скоростью света, он окажется здесь без предупреждения.

Поли поскреб в запущенной жесткой бороде:

— С цифрами в руках можно кое-что просчитать. Если мозгов хватит. — Он остановился, глядя в сторону. — Как бы, черт возьми, выяснить, настоящий ли он?

— Шоватский планировал собрать в понедельник пресс-конференцию.

Через год… Конец света настанет в будущем году? Мы уставились друг на друга, как два тупых лопоухих пса.

С той точностью, какой мы сумели добиться, сидя за столом для пикников в тенистой части парка, используя калькулятор, захваченный Поли из машины, и прочесав распечатки в поисках наводок, мы прикинули, что острие Конуса достигнет Солнечной системы через четырнадцать месяцев.

— В будущем августе, Поли, — прошептал я.

А теперь? Теперь что?

Мы мертвы. Мертвы, Поли! Ты меня слышишь?

Его лицо воздушным шаром, вопя, проплыло мимо, вдруг остановилось, разворачиваясь ко мне, выпучив шары глаз. «Это все ты виноват», — сказал он.

Проклятие!.. Острота раскаяния. Вы можете себе представить? Мир гибнет, я убит, а тут чертов Поли преследует меня укорами, словно привидение? Мэриэнн?

Никого. А какого черта я ожидал? Может, ожидал, что мимо воздушным шаром проплывет Мэриэнн? Или Конни? Лара? Кто еще? Мэдди, трахавшаяся на вечеринке, прямо на полу, под общий хохот, когда мы оба надрались чуть ли не до рвоты? Кэти? Кэти — воздушный шар?

Никого. Только шар головы Поли, вращающийся вокруг меня, словно Дактиль вокруг Иды[61]. Медленно.

Затылок кольнули иголочки понимания, словно холодный сырой ветерок, дыхание гнилых болот. Ах да. Дурная новость, старик, дружище. Голова-шар завопила:

— Это ты виноват! Ты меня заставил!

Кажется, я улыбнулся. Трудно сказать. Стал ли я тоже головой-шаром?

Эй, Поли, может, все не так страшно? Может, это мой предсмертный бред? В голове много крови и кислорода, сам знаешь. Вот и отлично! Отсюда и символ головы-шара! Видишь ли, мы как раз умираем, но наши мозги еще уцелели и функционируют, создавая сон о том, что мы спаслись.

Губы головы-шара яростно скривились, пустые глаза смотрели укоризненно. «Ты что, хочешь сказать, что это очередное самооправдание?»

Кажется, я рассмеялся.

Голова-шар шептала: «Ты виноват».

Эй, брось. Держись, Поли. Это будет забавно. Мы увидим свет в конце длинного темного туннеля, он приблизится, мы будем падать в этот свет, пока доктор не поднимет нас за пятки и не хлопнет по попкам, чтобы мы возродились. Понял? Вот я тебя локтем подтолкну и подмигну.

Шар: «Я просто хотел остаться».

Что-то во мне притихло от отчаяния. Я попробовал развернуть себя. Повернуться к нему спиной. Ну-ка, голова — воздушный шарик, оставим тебя за спиной. Поли уплыл по орбите, гневно шевеля губами, глядя обвиняющим взглядом, и пустоту вокруг нас наконец-то залил чистый белый свет.

Жизнь продолжается, хотите вы того или не хотите. Можете, если желаете, назвать это приключением. Мы так и делали, выкачивая те денежки из HDC, мошенничая с налогами, устраивая убежище в горах, бетонный редут на случай, если оледенение окажется не слишком жестоким, и спасательную капсулу на случай, если не окажется. Поли держался все более странно и таинственно до последнего дня, когда я уснул на крыльце, ожидая восхода черного солнца. Меня резко разбудила рука, встряхнувшая за плечо. Поли стоял, глядя на меня сверху вниз. Он выглядел отдохнувшим, был одет лучше обычного, волосы аккуратно приглажены и стянуты в конский хвост. Даже борода, снова отросшая за зиму, была расчесана. Он сказал:

— Десять часов.

Десять утра. Бледное голубое небо. Темно-зеленый лес. Чирикают птицы. Гудят пчелы. Далекий рев машин на дороге. Жарко. Пожалуй, уже восемьдесят пять градусов.[62] Господи. Глядя на солнечный свет, я спросил:

— Так. И что теперь будем делать?

Он пожал плечами, глядя не на меня, а в сторону, за лужайку, туда, где стояли наши машины. Я сказал:

— Что случилось? Ошибка в сроках или?.. Правительство, Поли, они выстроили все эти убежища! Что случилось?