Апокалиптический реализм: Научная фантастика А. и Б. Стругацких

Во взаимодействии между «фантастическими» декорациями Стругацких и их «реальными» художественными предшественниками расхождение между двумя планами реальности фактически нейтрализуется. И представления Андрея, и представления старика одновременно подвергаются корректировке: они живут в Советском Союзе второй половины ХХ века, и они живут в аду.

Если определять источник юмора в тексте Стругацких, то обнаруживается, что он является неизбежным спутником процесса «нейтрализации»: осознание, что реальное и фантастическое — мир современника-читателя и «ад» мировой литературы — суть одно и то же, вызывает иронический смешок.

По ходу развития приведенной выше сцены к Андрею и старику присоединяется остроумный и ученый еврей Изя Кацман.

«Андрей сказал, стараясь, чтобы получилось по возможности небрежно:

— Вот этот пожилой господин полагает, что все мы находимся в аду.

— Пожилой господин абсолютно прав, — немедленно возразил Изя и захихикал. — Во всяком случае, если это и не ад, то нечто совершенно неотличимое по своим проявлениям.»

(С.274)

Важно осознать, что аллегорическое представление Стругацкими Советского Союза как чего-то «совершенно неотличимого по своим проявлениям» от ада, не ограничивается периодом сталинизма. В воспоминании Андрея о прошлом — о периоде сталинизма — и о нижнем уровне дантова ада — Изя еще ребенок.

Большая часть вымышленного загробного мира, описанного в романе, современна написанию романа, то есть соответствует Советскому Союзу начала 1970-х годов. Нижеприведенный допрос подтверждает это — как стандартной формой вопросов, так и содержанием ответов Изи.

«— Имя? Фамилия? Отчество?

— Кацман Иосиф Михайлович.

— Год рождения?

— Тридцать шестой.

— Национальность?[42]

— Да, — сказал Кацман и хихикнул.

[…]

— Национальность!

— Еврей, — сказал Изя с отвращением.

— Гражданство?

— Эс-эс-эс-эр.

— Вероисповедание?

— Без.

— Партийная принадлежность?

— Без.

[…]

— Земной год отбытия?

— Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой.

— Место отбытия?

— Ленинград.

— Причина отбытия?

— Любопытство.

[…]»

(с. 287)

Вышеприведенный допрос ведет Андрей, который, будучи в части 2 недавно произведенным в чин молодым следователем, хочет предъявить обвинение своему лучшему другу — во имя произвольных законов, которых он не понимает (и не старается). Несмотря на юмористические обертоны допроса, он помещает Андрея — и целое общество (в контексте Данте) в самый нижний круг ада: для тех, кто совершил грех предательства.

По ходу действия — в частях 3, 4 и 5 романа — Андрей достигает первого круга (часть 6). В то время, как у дантова ада вертикальная структура, ад по Стругацким обладает горизонтальным измерением.

Духовное путешествие Андрея грубо соотносится с его движением от недр города (и работы мусорщиком) к окраинам и, наконец, к не отмеченным на карте территориям, простирающимся между Городом и Антигородом. Андрею поручена забота об исследовательской экспедиции к Антигороду. В экспедицию входят военные, гражданские лица, и Андрей берет Изю — как историка. По мере движения Андрея от Города увеличивается его способность замечать и узнавать приметы ада. Один из наиболее разительных моментов в росте его осведомленности происходит, когда войска готовы взбунтоваться.

Декорации пропитаны босховскими мотивами, что заслуживает отдельного отступления от темы.

Иероним Босх

Вне зависимости от интерпретации странных образов Босха как навеянных средневековыми ересями, эзотерическими сектами и алхимией, или, напротив, как иллюстраций к современным (то есть 15 века) религиозным проповедям и дидактической литературе (мнения специалистов по Босху разделяются), бесспорно, что центральная часть триптиха «Искушение св. Антония» апокалиптическая.