Апокалиптический реализм: Научная фантастика А. и Б. Стругацких

«… Я наблюдал, как на своем обычном месте, всегда на одном и том же месте, медленно разгорается малиновый диск. Сначала диск дрожит […], наливается оранжевым, желтым, белым светом […], так что смотреть на него становится невозможно. Начинается новый день […] Возникает вокруг как бы из ничего город — яркий, пестрый, исполосованный синеватыми тенями, огромный, широкий — этажи громоздятся над этажами, здания громоздятся над зданиями, и ни одно здание не похоже на другое, они все здесь разные, все… И становится видна справа раскаленная желтая стена, уходящая в самое небо, в неимоверную, непроглядную высь, изборожденная трещинами, обросшая рыжими мочалами лишаев и кустарников… а слева, в просветах над крышами, возникает голубая пустота, как будто там море, но никакого моря там нет, там обрыв, неоглядно сине-зеленая пустота, сине-зеленое ничто, пропасть, уходящая в непроглядную глубину.

Бесконечная пустота слева и бесконечная твердь справа, понять эти две бесконечности не представляется никакой возможности. Можно только привыкнуть к ним. И они привыкают — люди, которыми я населил этот город на узком, всего в пять верст уступе между двумя бесконечностями.»[49]

Из этого описания пейзажа очевидно, что «Град обреченный» является инкарнацией другого (не Москвы) российского «города-преддверья» — бывшего Санкт-Петербурга, а ныне — Ленинграда. Географически он расположен на пороге между широкими просторами России, простирающимися к востоку, и туманными сине-зелеными водами Финского залива, видимого на западе.

Символическое расположение города в традиции российской литературы может быть кратко охарактеризовано следующим отрывком из «Введения» Мальмстада и Магайра к «Петербургу» Андрея Белого:

«Писатели 18 века были склонны видеть в Петербурге величественный памятник мощи человеческого разума и воли: это был распланированный город, основанный в 1703 году и построенный на непроторенном болоте.

Часть первая пушкинского „Медного всадника“ (1833) прославляет эту точку зрения; но часть вторая вносит новую ноту, которая стала доминировать практически во всех литературных произведениях о Петербурге вплоть до ХХ века: {за} „западным“ фасадом лежит туманный мир неосязаемости и нереальности, чуждый человеческому разуму и понятный только его „бессознательному“ существованию — „восточный“ мир, по российской терминологии. Это был Петербург, с его непростым сосуществованием „запада“ и „востока“, которое взывало к российскому сознанию как эмблема большей проблемы — проблемы национального осознания.»[50]

Мы уже заметили появление Медного Всадника в романе «Град обреченный». В наброске городского пейзажа у Сорокина формальная ссылка на «Петербург» А.Белого становится явной в образах а) солнца, встающего над городом (и освещающего иглу Адмиралтейства в начале Невского проспекта) и б) близости бездонной сине-зеленой пропасти рядом с городской многоэтажной и прямолинейной архитектурой.