Апокалиптический реализм: Научная фантастика А. и Б. Стругацких

«[Вечеровский] уедет на Памир и будет там возиться с вайнгартеновской ревертазой, с Захаровыми феддингами, со своей заумной математикой и со всем прочим, а в него будут лупить шаровыми молниями, насылать на него привидения, приводить к нему обмороженных альпинистов и в особенности альпинисток, обрушивать на него лавины, коверкать вокруг него пространство и время, и в конце концов они-таки ухайдакают его там. Или не ухайдакают. И может быть, он установит закономерности появления шаровых молний и нашествий обмороженных альпинисток… А может быть, вообще ничего этого не будет, а будет он тихо корпеть над нашими каракулями и искать, где, в какой точке пересекаются выводы из теории М-полостей и выводы из количественного анализа культурного влияния США на Японию, и это, наверное, будет очень странная точка пересечения, и вполне возможно, что в этой точке он обнаружит ключик к пониманию всей этой зловещей механики, а может быть, и ключик к управлению ею… А я останусь дома, встречу завтра Бобку с тещей, и мы все вместе пойдем покупать книжные полки.»

(С.101–102)

Несмотря на слегка истерический юмор рассказчика, «За миллиард лет до конца света» является одним из наиболее пессимистических произведений Стругацких. Авторы оказались неспособны согласиться со взглядами героев на решение проблемы. Неустрашимый ученый, который откроет Великую Точку Пересечения, — в лучшем случае федоровский сумасшедший, а в худшем фанатик, желающий превзойти границы собственной человеческой природы.

С другой стороны, «человеческий» ученый, семейный человек и законопослушный советский гражданин, показан патетически бессильным в наше время, охарактеризованное Ханной Арендт как эпоха, в которую доминируют две силы — Науки и Государства (тоталитарного).

Гностицизм и метафизический дуализм

Мы уже обнаружили гностические мотивы и образность в декорациях произведений Стругацких. Радикальный дуализм, делящий мир между Добром и Злом (что характерно для всех гностических систем), закодирован в «шизофреническом» пейзаже — сине-зеленое ничто с одной стороны, вечная материя — с другой. Символизм Тьмы, противопоставленной Свету; этого мира, противопоставленного иномирной вселенной; материи, «отягощенной злом», противопоставленной «чистому» духу, в частности, хорошо развит в манихейской ветви гностической мысли.[67] (Вспомним, что комсомолец Андрей из романа «Град обреченный» обвиняется в манихействе).

В манихейском разделении мироздания на божественный мир (Свет) и дьявольский мир (Тьма), земное существования относится к последнему, то есть наше материальное бытие полностью принадлежит к миру дьявола. В исключительно хорошем мире Бога нет человеческих существ; там только чистый (нематериальный) дух. Таким образом, жить в человеческом теле — означает жить во зле, но живущий вне зла, как чистый дух, по определению прекращает быть человеческим существом.

Мой подход к изучению гностических мотивов и символов в произведениях Стругацких основан на той предпосылке, что этот очевидно иностранный, фантастический метафизический дуализм не просто так используется в роли научно-фантастического причудливого образа. Стругацкие хорошо знали, что «манихейство» не было занесено в современный Советский Союз из космоса. Скорее, этот тип дуалистической мысли — каковы бы ни были его корни — в течение долгого времени был составной частью российской культуры. Это проявляется теперь с удивительной яркостью не только в распространенных увлечениях спиритизмом, йогой, исцелением верой и другими оккультными науками, но и в серьезных исторических документах, написанных ведущими интеллектуалами страны. Например, в документальном романе, посвященном сталинистскому прошлому, Василий Гроссман пишет: