Однако имеется и исконно русский прецедент среди народных реакционных антисемитских религиозных движений, который обычно связывается с «женской» стороной национального характера. Такое разделение русского национального характера по половому признаку возникло перед революцией, в поэзии и философии Серебряного века, где противопоставление «мужских» и «женских» элементов русской идентичности рассматривалось на всех уровнях: духовном, социальном и политическом. В критическом обзоре Н. А. Бердяева, посвященном роману Андрея Белого «Серебряный голубь», двойственное отношение русской интеллигенции к коллективному народному духу, православной Церкви и западным моделям эмпирического рационализма тесно связано с гендерными архетипами:
Русская интеллигенция [в сущности всегда была женственна: ] (была) способна на героические подвиги, на жертвы, на отдание своей жизни, но [никогда] не была способна на мужественную активность, [никогда] не имела внутреннего упора, она отдавалась стихии, не была носителем Логоса. <…> Есть черты сходства, роднящие русского революционера и народника старого образца и русского декадента и мистика нового образца. И те и другие находятся во власти женственной народной стихии и бессильны внести в нее оформляющее начало Логоса; и те и другие готовы поклониться народу, одни во имя света революционного, другие во имя света мистического <…>
Сам А. Белый не в силах овладеть мистической стихией России мужественным началом Логоса, он во власти женственной стихии народной, соблазнен ею и отдается ей. <…> Чем более его соблазняет Матрена, чем более тянет его раствориться в мистической стихии России с ее жутким и темным хаосом, тем более поклоняется он гносеологии, методологии, научности, критицизму и проч. Культ Матрены и культ методологии – две стороны одной и той же разорванности, разобщенности… стихии и сознания [Бердяев 2004: 269–270, 274].
Формулировки Бердяева и объяснение вечного русского конфликта между Востоком и Западом, «хаосом» и «порядком» через гендерную терминологию позволяют по-новому взглянуть на сюрреалистические описания Стругацкими обоих пространств действия. Лес описывается в выражениях, относящихся к женскому архетипу: «С этой высоты лес был как пышная пятнистая пена, как огромная, на весь мир, рыхлая губка, как животное, которое затаилось когда-то в ожидании, а потом заснуло и проросло грубым мхом. Как бесформенная маска, скрывающая лицо, которое никто еще никогда не видел» [Стругацкие 2000–2003, 4: 185].
Переца, оказавшегося в Управлении интеллигента с Материка, Лес манит обещанием первичных, таинственных, «народных» секретов: