Апокриф

Казалось бы, все козыри для приобретения такого ценного индивида в свое безраздельное распоряжение были у «Объединенного Отечества», однако не вышло. Острихс упорно желал оставаться совершенно независимым. Никакие соблазны в виде почетных синекур, предложений участия во власти, блестящей карьеры или просто денег на него не действовали, а средств надавить на упрямца не находилось. Он не был обременен семьей: из родственников (если в его случае допустимо говорить о родственниках) оставалась только мать, после смерти своего мужа перебравшаяся на жительство в пансионат для престарелых с очень неплохими условиями. Содержание самого себя ему также не доставляло особенных хлопот. Пожив достаточное длительное время в молодежной общине, где презрение к вещам являлось одним из столпов ее внутренней морали, Острихс привык довольствоваться самым малым. А на это средства у него всегда находились. Приобретя свою особую известность, он свободно перемещался по стране, и где бы ни появлялся — всегда находились люди, готовые предоставить кров и пищу и ему самому, и его спутникам не без расчета, конечно, на получение соответствующей благодарности в виде использования гостем своего дара в их интересах. Урок альянсов, преподанный когда-то Виистой Намфелем, не прошел даром, и Острихс научился не отвергать «руку дающего», если речь шла о средствах, необходимых для поддержания собственного существования, при условии, что это не нарушало его личной свободы в тех рамках, которые он сам для себя определил. Возможно, именно поэтому у эмиссаров «Объединенного Отечества» с ним ничего не получалось. Партия власти ничем ни с кем не хотела делиться, в том числе, таким инструментом, каким являлся Острихс. Другие тоже были бы не прочь установить на него монополию, но по своему положению в системе не могли капризничать и поэтому довольствовались даже случайным успехом, если удавалось заполучить его хотя бы и на разовую акцию. А могло быть и так, что Острихс, становясь на сторону более слабого, удовлетворял таким образом какое-то свое личное понятие о справедливости. Есть такая категория людей, которые всегда желают проигрыша сильному. А могло быть еще как-нибудь… А могло — и все вместе… И вот, в итоге, где-то на самом верху решили, что все это пахнет заговором против партии власти, интересы которой составляющие ее люди давно привыкли отождествлять с интересами государства. Вот вам и покушение на государственную безопасность!

* * *

— Знаете, какую базу они под это подводят? — спросил Мамуля у Тиоракиса, ткнув пальцем в направлении потолка.

Тот, понимая, что вопрос носит риторический характер, отрицательно покачал головой.

— Их там ужасно беспокоит, что по отношению к не подозревающему ничего избирателю применяют недозволенные методы психотехнического воздействия и таким образом лишают народ гарантированного конституцией (заметьте!) права свободного выбора. Собственно, в этом и состоит покушение на демократию как основу нашего государственного строя. Улавливаете логику? А инструмент этого незаконного воздействия — наш «Чужой», простите за невольный каламбур… Теперь вам понятно, каким боком ко всей этой электоральной истории подвязали родной департамент?

— Несколько притянуто, конечно, но казуистика достаточно остроумная, — оценил Тиоракис. — А, если переводить это в практическую плоскость, что именно требуется от меня?

— Внедрение, разумеется! Внед-ре-ни-е!

— А цель? — тут же поинтересовался Тиоракис. — Внедриться в компанию «Чужого», мне представляется, не сложно. Я ничего плохого не хочу сказать о людях, которые его сейчас окружают, но, так сказать, по принципу создания все это сообщество — типичный сброд. К ним прибиться сможет любой новичок из любого нашего территориального подразделения. Что за работа здесь для центрального аппарата департамента?

— Вопрос в длине цепочки и, соответственно, в числе посвященных, — отвечал Мамуля, — сами понимаете, через сколько колен такое поручение дойдет до рядового агента. Сколько будет возможностей для утечки информации. А заказчик, — Мамуля снова указал пальцем в потолок, — хочет, насколько я понял, иметь до исполнителя возможно более короткое плечо, и сохранить всю операцию между максимально небольшим числом глаз. Понимаете теперь?

— Признаться, не до конца… Что такого особенного в том, чтобы взять «Чужого» под плотный контроль? Его и так ведут, как я понял, — будь здоров! Ну, может быть, из меня, действительно, выйдет чуть более искусный стукач — только и всего! Смысл?

— Смысл, конечно, не в стукачестве, — отмахнулся Мамуля. — Этого-то добра… сами понимаете! Нужно попробовать стать «Чужому» близким другом, наперсником, кем хотите… хоть любовником! Только чтобы научиться управлять им. Он должен на систему работать, — вот, чего от нас хотят…