Апокриф

«Старую газету», в силу сложившихся исторических обстоятельств, финансировали люди, много лет назад решительно отодвинутые от кормила власти, что, в основном, и определяло ее вечную оппозиционную линию. Кроме того, почтенное издание прикармливали некоторые из обладателей крупных капиталов, пребывавшие в трогательном симбиозе с существующим режимом, но считавшие очень удобным иметь под рукою эдакий небольшой инструментик, неприятными уколами которого можно давать знать правящей камарилье о своем недовольстве и напоминать ей ту неприятную истину, что все на свете имеет свой конец. С помощью этого же механизма запускались разного рода пробные информационные шары в случаях, когда через официозы делать это было неловко. Несмотря на раздражение, которое доставляли властям наскоки «Старой газеты «, ее, тем не менее, терпели, поскольку она, а также еще несколько подобных, но более мелких изданий, прибавляли респектабельности демократической облицовке политического фасада страны. Даже в годы Стиллеровского правления «Старую газету» официально никогда не закрывали, хотя она и пережила несколько погромов со стороны патриотически настроенных граждан. Так что, хотел того кто-то или не хотел, но рупор оппозиции в конечном итоге также работал на систему. Это, кстати, вполне отвечало «теории балансов», которую исповедовал руководитель Пятого департамента ФБГБ Ксант Авади, не говоря уже о том, что сообщество «единомышленников», сложившееся вокруг редакции, представляло из себя удобнейший портал для засылки в ряды оппозиции любого количества агентов или провокаторов.

* * *

Подход к Острихсу через Альгему представлялся очень естественным. Она хотя и не входила в близкий круг Чужого, но постоянно вращалась рядом и была хорошо знакома с большинством из тех, кто это окружение составлял.

Еще года полтора назад редакция Старой газеты дала напористой журналистке задание войти в контакт с Острихсом Глэдди, который, судя по всему, в течение короткого времени должен был превратиться в регулярный источник политических сенсаций. Держать поблизости от него своего корреспондента представлялось очень перспективным. Надо сказать, что подобная мудрая мысль пришла в головы многих газетчиков, но провернуть дело с должным тактом и добиться относительного успеха из всех соискателей смогла только Альгема.

Основная проблема состояла в том, что Острихс явно недолюбливал журналистов. Корни этой неприязни, скорее всего, находились в том самом теперь уже далеком дне, когда его вызвали к судебному следователю в качестве свидетеля по делу об убийстве Хаардика Фантеса. Он так и не мог забыть хамской атаки банды репортеров, напавшей на него после допроса. Не складывались отношения с этими ребятами и после его возвращения на родину. Журналисты ведь тоже недолюбливают людей, которые, с одной стороны, представляют известный общественный интерес, а с другой, — подчеркнуто избегают контактов с прессой, лишая их основной профессиональной пищи — информации. Здесь для газетчика кроется очевидная опасность остаться уже без самого, что ни на есть, хлеба насущного. Кому же это понравится? К счастью, существует известный метод: если фактов не хватает, их додумывают или просто сочиняют. Если объект репортерского внимания сам не дает о себе сведений, можно в ходе «журналистского расследования» насобирать циркулирующих вокруг него отрывочных слухов, в просторечии именуемых сплетнями, натаскать мелких бытовых деталей и раздуть все это в знаковые события… А то еще коронный номер — беззастенчивое выдирание из контекста и произвольная интерпретация любого неосторожно сказанного слова…

Острихс не собирался штурмовать никакие политические вершины и поэтому не считал нужным специально заботиться о поддержании по отношению к себе лояльности прессы, однако, как человек вполне обыкновенной душевной организации, не мог совершенно безразлично относиться к полувранью, вранью и дикому вранью, которое сплошь и рядом публиковалась о нем в средствах массовой информации. Все это заставляло его относиться с еще большей подозрительностью к людям, проявлявшим к нему профессиональный журналистский интерес.

Альгема приложила массу такта, психологической тонкости и терпения, чтобы Острихс для начала хотя бы перестал от нее шарахаться, как от зачумленной. Для этого она задвинула свои обычные профессиональные приемы в дальний угол, не гонясь за скорейшей выдачей на гора материала для печати, перешла к долгой и планомерной осаде. Редактор ее не торопил, так как тоже понимал стратегическое преимущество в случае, если его корреспонденту удастся стать для Острихса более или менее своим человеком.