Апокриф

Дело, совершенно очевидно, было в объекте. Не тот попался объект! Вот, когда приходилось работать, например, против террористов, среди которых тоже попадались в личном плане довольно интересные и вполне симпатичные люди, совесть придерживала свои нападки на Тиоракиса перед очевидностью зла, которое могло быть принесено в мир, если бы сам Тиоракис отказался действовать против врага необходимыми в подобных случаях обманом, коварством и жестокостью. Используя в своей тайной миссии за границей весь набор самых подлых шпионских приемов для обработки кандидатов в агенты и введения в заблуждение контрразведчиков, он тоже находил для своей нравственности достаточное количество вполне приемлемых и весомых оправданий: потенциальный противник отнюдь не невинен, хорошо вооружен во всех смыслах и действует против его Родины ничуть не более благородными методами… А тут перед Тиоракисом совершенно безоружный человек, притом, соотечественник, к тому же не имеющий никакого явного умысла на ниспровержение основ демократии и правопорядка в том виде, как они прописаны в конституции, и, судя по всему, не являющийся слепым инструментом в руках какого-нибудь орудующего из-за кулис врага. Вся вина «Чужого» состояла только в несчастной способности сбивать с привычного ритма отработанный механизм, с помощью которого реальная государственная и административная власть обязана была постоянно оставаться в распоряжении довольно узкого круга людей, возомнивших себя «элитой». Собственно, эти люди были не прочь принять в свою компанию еще одного и при этом потенциально очень полезного человека — Острихса, — но он, нелогично отвергнув сделанные ему безо всяких обиняков соблазнительные предложения, автоматически стал для системы чрезвычайно опасной помехой. Особенно пугала немалая вероятность того, что на ближайших парламентских выборах этот неуправляемый тип, которого то ли Бог, то ли черт зачем-то наделил фантастической способностью влиять на мнение избирателей, может войти в альянс с какой-нибудь из более или менее увесистых оппозиционных партий и в одночасье перевернуть весь политический расклад.

Что касалось Тиоракиса, то его подобные, достаточно своекорыстные тревоги «элиты» не слишком волновали. Он себя к этим людям не относил и хотел бы думать, что не обслуживает их интересы. С того самого времени, когда он сделал самый важный жизненный выбор и стал сотрудником ФБГБ, на знамени его совести было начертано: «Я служу Отечеству!» Во всяком случае, он сам так вполне искренно полагал и всегда воздевал этот стяг к небесам, когда получал задания, подвергавшие его нравственность серьезным испытаниям. А в случае с «Чужим» подъем старого боевого флага никак не удавался. Слепить из Острихса врага не выходило, а желание застрявшего при власти бюрократического клана бесконечно долго сохранять захваченную когда-то командную позицию плохо ассоциировалось с жизненной необходимостью для Отечества даже у очень лояльного Тиоракиса.

Слабо помогали и заклинания Мамули в том смысле, будто высшей ценностью организованного социума является стабильность, вследствие чего необходимо всеми возможными методами мешать нарушению устоявшегося баланса сил. Однако в этих сентенциях флаг-коммодора слишком чувствовалось личное отношение пожилого человека, уставшего за длинную, неспокойную жизнь от опасных социальных турбуленций, и Тиоракису никак не удавалось скроить из «теории» своего начальника подходящую для себя мотивацию. Такую мотивацию, чтобы, участвуя в операции против… (да, конечно, против!) «Чужого», по крайней мере не считать себя окончательной сволочью.

* * *