Апокриф

— Что это? — слегка дернувшись, поинтересовался Нониа, но новый его знакомый со слегка неадекватным смехом потребовал:

— Да, жуй ты! Не отравишься!

Сам не зная, почему, Нониа подчинился этому бесцеремонному, но, впрочем, вполне доброжелательному напору, и сунул малоаппетитный на вид комочек себе в рот. Вязкая масса имела выраженный терпкий привкус каких-то трав или плодов и создавала ощущение холодка на небе, что позволяло заподозрить наличие в ее составляющих эфирных масел.

Нониа жевал, а новые его знакомые с интересом смотрели на него, будто чего-то ожидая. Только сейчас Нониа вдруг понял… какие это замечательные ребята! Как же ему повезло! Он оглянулся вокруг и обнаружил то, чего еще несколько минут назад не замечал вовсе, погруженный в свои невеселые думы о трудностях предстоящего возвращения домой. Как же было красиво и радостно вокруг! Сверкающая зелень всех оттенков, невыразимой красоты цветы на деревьях и кустарниках, воздушная голубизна неба и сияющая синева моря, подчеркнутая алмазным песком пляжа, лежавшего упругим изгибом вдоль радостно шумевшей набережной, по которой беспрестанно катился пестрый и оживленный поток из (совершенно очевидно!) веселых, красивых и добрых людей… Один из парней, видимо, по изменившемуся выражению лица Нониа угадав его состояние, показал на него пальцем своему товарищу, и оба они стали покатываться от хохота. Нониа, глядя на них, немедленно и неудержимо рассмеялся сам без видимых к тому оснований, а просто так, от неожиданно накатившей волны легкого веселья. Еще не перестав смеяться, он уже решил, что несомненно отправится в компании этих замечательных ребят хоть к черту на рога и по пути туда наберется самых волшебных впечатлений и наблюдений, которые лягут в основу его будущих великолепных рассказов и романов, и вообще, все будет так хорошо, как только может быть в этой чудесной сказке, именуемой жизнью… Он тут же поведал об этом своем решении новым знакомым, чем вызвал их бурный и неподдельный восторг, так как к этому времени они уже тоже успели разжевать по «пастилке». Дело было решено, и Нониа присоединился к «Вольному братству».

* * *

Именно тогда, попав в стойбище «Вольного братства» у стен храма Созерцателя Вселенной, Нониа впервые познакомился с Острихсом. Познакомился, и даже хорошо, но не подружился. Там было много гораздо более ярких и интересных в своих внешних проявлениях людей, к которым тянутся такие искатели впечатлений, каким был совсем еще желторотый Нониа. А Острихс в то время все еще очень остро переживал недавнюю душевную травму и к тому же опасался засветить историю своего бегства из НДФ. Он общался, в основном, с той частью «Вольного братства», которая меньше всего находила удовольствия в шумных и эпатажных акциях, а больше всего занималась чтением и осмыслением заумных философских трактатов, чтобы исхитриться и выдвинуть еще более заумные собственные идеи. Нониа пару раз поприсутствовал на их диспутах, ничего не понял и убедился, что такого рода впечатления ему не нужны. В будущую книжку это не вставишь, — читатели сломают себе мозги или помрут со скуки. Он выбрал компанию той части молодежной общины, к которой относились двое ребят, угостившие его на набережной чудесным «зельем», раскрасившим неласковое бытие в беззаботные цвета радости. Эти — увлекались внешней стороной «философии свободы», пугали обывателей шумными театрализованными и отчасти хулиганскими протестами против различных «ущемлений прав», с энтузиазмом отсиживали за то в полицейских участках, ощущая себя при этом истинными борцами и не иначе, как узниками совести; всюду, где могли, демонстрировали максимальную свободу нравов и презрение к «буржуазной морали»… Это веселое, бесстыдное, полуголодное и угарное какое-то существование вначале закружило и увлекло Нониа, но примерно через год наступило неприятное отрезвление. Его друзья, не удовлетворившиеся «зельем», принялись расширять себе сознание более мощными средствами. В результате один из них умер на руках у Нониа от передозировки, а второго, совершенно больного, с тяжелым поражением печени, увезли домой с трудом разыскавшие его родители. Сам Нониа избежал подобной участи по счастливой случайности. Оказалось, что его организм обладал индивидуальной непереносимостью как раз этого «модного» психоделического наркотика, и мгновенно начинавшаяся неудержимая рвота тут же выводила отраву из организма. Расширять сознание не получалось и, оставаясь совершенно трезвым, Нониа с ужасом наблюдал стремительное саморазрушение, которому предавались его товарищи.