Апокрифическое утро

и сыпалось в спираль вселенского размаха.

И осень подала мне золотой бокал,

а в нем другой зрачок рождался и вскипал.

* * *

Покажу вам я мир сквозь прозрачную дверь.

Обнаженный и белый на солнечном шаре.

Там хрустальный паук соловьиную трель

ткет из вечера в творческом сладком угаре.

Этот мир. Он возник из цветочной пыльцы.

Там любой еле видимый штрих - совершенство

Там любовь выдыхают-вдыхают жильцы,

там змеится-струится из почвы блаженство.

Светит-греет добро вместо солнцев и лун,

водопад восхищенно поет "Аллилуйя".

Там бессмертный мужчина вневременно юн,

полногрудая женщина тигров целует.

Там прикованы зависть и злоба к скале,

утомленно трепещут дриады на ветках,

и на чашах цветов - как нектар - крем-брюле

и фруктовый кисель в приснопамятных реках.

Чешуится прибрежный жемчужный песок,

Божий лик отражается в зеркале магмы.

Вам туда не войти. Мир закрыт на замок.

Ключ - у грешной поэтки - у меня в диафрагме.

* * *

Ты чиркнул авторучкой по листу,

ты оцарапал белизну покоя,

родился штрих, бегущий в высоту,

В пучину неба или за тобою.

Твой штрих похож на линию руки,

на стебель розы, на изгиб улыбки,

на нерв,стучащий в потные виски,

на спинку маленькой волшебной рыбки.

Твой штрих - пушинка с птичьего крыла,

уздечка фаллоса, морщинка с горя,

диаметр пистолетного ствола,

ресничка солнышка на Черном море.

Он - лучик неприкаянной звезды,

кусочек буквы, составная взгляда,

рябинка на поверхности воды,

модель вселенной в нитях звукоряда.

* * *

1.* Я на фоне старинных песочных часов

2. В темнортутных трюмо непрерывно страдаю.

3. Своего Авраама встречаю с полей.

3. В черной зависти к Лие дрожу каждый вечер.

3. Иоанна Крестителя голову жду

на кровавом серебряном праздничном блюде.

3. Покрываю землей брата бедного прах

не боясь запрещения дяди Креонта.

3. Первой видела я Воскресенье Христа

и теперь покидаю пределы Магдалы.

3. Управляю Египтом, с Антонием сплю.

3. Горько плачу о гибели Игоря-мужа,

подавляю восстание дерзких древлян.

3. На Руанском костре умираю в мученьях

3. Аввакуму-раскольнику письма пишу,

От Вольтера-француза принимаю советы.

3. За Давыдовым еду в сибирь, в рудники.

3. В знойном августе в Ленина целюсь коварно.

3. В пансионе с восторгом рыдаю стихи,

а потом эммигранткой стреляюсь в Париже.

3. В середине столетья, спасаая бойцов,

санитаркой ползу по кровавой равнине.

3. Клич услышав, руками пашу целину.

3. Улетаю в июньский таинственный космос

в серебристо-волшебном " Востоке-6".

3. Красоту продаю у валютного бара.

3. Овощами торгую по найму у черных.

3. Подаянье прошу в переходе метро.

4. Это я. Зеркала - лишь песчинки времен

5. в перевернутой или нетронутой колбе,

6. в перевернутой или спокойной земле,

7. в перевернутом или нетронутом небе.

-----------------------

* - нумерация строк

* * *

Я не буду прощаться с вчерашними днями. Я прошедшее время зачеркнула презрительным взглядом. Я с орбиты сошла, передернув плечами, Я покинула сферу, улизнув с озорным звездопадом.

Я ушла из народа, из дома, с работы, где служебным очкариком числюсь в отекшем реестре; по дороге рассыпав конторские счеты, перепутав костяшки и звезды в играющем ветре.

Я сбежала от мрачных, удушливых улиц, от остывшего мужа, пригвожденного пылью к дивану. Золотистой дождинкой - стремглав - в звездный улей, многоцветной кометой - в игротеку вселенской нирваны.

Я исчезла как заяц от жизни зеленой, не желая продуться в печатью крапленые карты. И на звездном ветру обернувшись Аленой братца-ангела в щечку целую, дрожа виновато.

* * *

Ночь одевает белый фрак в прихожей,

стреляет в потолок оранжевым зонтом.

Два дня, задев друг друга теплой кожей

расходятся, шурша заплаканным листом.

Обречены мечтать о новой встрече

и знать - ее отнял Космический Закон.

И зажигать на память в храмах свечи

в заутреннем немом разломе трех времен.

Что делать нам, простившимся до лета,

когда весна в сентябрь дождем перетекла?

Переродиться в дни и до рассвета

сгореть, не расцепляя два крыла?

* * *

В абсолютной глуши, позабывшей рассветы и зори, где грибы и деревья зловеще нахмурили брови, колокольца и рубища сбросив в траву, лепрозорий занимался земной, беззаконной и дерзкой любовью.

Язва к язве. Стон к стону. Бездонный тоннель поцелуев, оголенные нервы и боль, уходящая в сладость, и высокие чувства, рожденные заново всуе возносились на небо сквозь ярый восторг и усталость.

И беспалые руки молили мгновенье продлиться, поднимаясь как пламя в кровавом горниле заразы. И на белых останках лица чуть дрожали ресницы извергая кипящие слезы слепого экстаза.

Непокорная жизнь, задыхаясь от медленной смерти устремлялась в подполье, в Ж и в о т , в Материнское Чрев Прорастала... И вот появлялись здоровые дети. Их крестила росой Неперочная Дева.

* * *

Когда часы родят очередной апрель

друг в друге растворит нас пламенный покой.

Оставив на земле дар мысли, память, речь

мы выйдем в небеса сквозь первый поцелуй.

Осталось подождать ничтожных полчаса .

Но время утекло, рассыпав свой песок,

На пенсию в леса кукушек отпустив,

сдав стрелки не за грош в металлолом, в утиль

Как на подрамник холст - на вечность полчаса

натянуты, а мы, застывшие в плену