Аполлинария Суслова

«Я женился на ней на 3-м курсе университета, – сообщает о Сусловой Розанов; – она уехала от меня, влюбившись в молодого еврея, через 6 лет нашей жизни, и жива еще – живет в Нижнем, в своем доме». Затем в деловой справке для канцелярии Синода по личному семейному вопросу Розанов сообщает о своей первой жене (говоря о себе в третьем лице): «Аполлинария – урожденная Суслова, в замужестве Розанова, уехала от В. В. Розанова в 1886 году, имея поводом к сему то, что ее муж, вопреки обещанию ей, виделся с неким молодым евреем Гольдовским, заведывавшим раздачею его книг по магазинам; она же, по всем данным, влюбясь в этого Гольдовского и не найдя в нем сочувствия себе, неслыханно его преследовала и путем невыразимых ссор заставила и мужа разорвать с ним всякое знакомство. Гольдовский этот, из прекрасной еврейской семьи и прекрасный молодой человек, был самою Сусловой приглашен к Розановым гостить на лето. Вообще, это была одна из чудовищных по нелепости выходок Сусловой».

Разрыв этот был пережит Розановым крайне болезненно. «Я помню, – сообщает он в одном из следующих писем, – что, когда Суслова от меня уехала, я плакал и месяца два не знал, что делать, куда деваться, куда каждый час времени девать».

Гроссман Л. П. Путь Достоевского. С. 149–150.

Когда она уехала, во 2-й раз (и окончательно) бросивши меня, – помню, встал (после обеда спал) и начал умываться, – а слезы градом-градом посыпались у меня. «Бедная моя Поленька! Бедная моя Поленька! Кто же спасет тебя, кто же будет оберегать тебя».

В. В. Розанов – А. С. Глинке-Волжскому. С. 114.

И действительно у меня была какая-то мистическая к ней привязанность: она б[ыла] истинно благородна по участливости к бедным, ко всему бесприютному; один я знал истинную цену в ней скрываемых даров души, погубленных даров, и всю глубину ее несчастья – и вопреки всем видимостям, всем преступлениям – не мог отлипнуть от нее. Она очень точно это знала и знала, что вернется ко мне, когда захочет, и встретит меня таким, каким захочет. Самое тщеславие ее, такого «цвета бордо», вытекало из несчастья ее, одиночества ее, сознания – что она никому, в сущности, на земле не нужна. И вот что приковывало меня к ногам ее; как раба, как преступника к колодке. Все я вынес, от всего отрекся и остался с нею.

В. В. Розанов – А. С. Глинке-Волжскому. С. 114.

В надежде лучшей жизни в новой обстановке и среди новых людей я перевелся по службе из Брянска в Елец и просил жену вернуться ко мне, ссылаясь на странное положение в 32 года остаться человеком женатым, но без жены. «Тысячи людей в вашем положении и не воют: люди не собаки»: так ответила она мне краткою запискою. Между тем, несмотря на все лучшее в прежней жизни, у меня развилась потребность своего дома, своего угла; да, думаю, силен всегда во мне был и инстинкт детей. В наставшие одинокие вечера, я помню, с 10–11 часов ночи я забивался под теплое меховое одеяло и не спал, но и не мог читать: до того безмолвные одинокие стены тяготили меня. У всякого своя психология: и потребность близкого человека, который бы знал мою душу и сам открывал бы мне свою, – была неодолима. Настали 1886–1889 годы пустой жизни, бессмысленной, тягостной.

В. В. Розанов. [Прошение на Высочайшее Имя] [1901]. С. 114.