Достоевскому приходится думать о возвращении в Россию, Сусловой – в Париж. Они расстаются, и имя Достоевского все реже появляется на страницах ее дневника. На Достоевского по возвращении сыпятся удар за ударом. 15 апреля 1864 г. умирает жена. Несмотря на тяжесть обстановки, именно в этот период в Достоевском зарождается надежда на новую жизнь. В известном письме бар. А. Е. Врангелю от 31 марта – 14 апр. 1865 г., в котором он рассказывает о трагических обстоятельствах этого времени, неожиданно в конце появляется фраза: «А между тем все мне кажется, что я только что собираюсь жить. Смешно, не правда ли? Кошачья живучесть». Прошел год со смерти жены, это могло дать Достоевскому надежду, что Суслова не откажется стать его женою. Однако этой надежде не суждено было осуществиться. Он действительно встретился еще раз с Сусловой в Петербурге и предложил ей стать его женою, Суслова ответила отказом. Так рисуется, в общих чертах, этот роман в жизни Достоевского по дневнику Сусловой.
…В отношениях Сусловой и Достоевского наступает полоса исключительно заочных сношений, путем переписки. Суслова живет в это время за границей – то в Спа, то в Монпелье, то в Париже, видит много людей, воспринимает разнообразные впечатления, увлекается новыми привязанностями, в которых, однако, преобладают чувственность и фантазия, без примеси глубоких и мучительных надрывов, как было с Достоевским. Последний в это время живет в Петербурге, и они оживленно обмениваются письмами. Страсть с обеих сторон идет на убыль, постепенно вытесняемая успокоением; содержание писем, по крайней мере со стороны Достоевского, гл. обр. деловое или полуделовое. Достоевский в это время схоронил свою жену, скончавшуюся в апреле 1864 года.
Сегодня в 4 часа приехала, в 5 была у М.[64]
Выходя из кареты, я спросила извозчика, сколько ему нужно заплатить (хотя и знала, что 2 франка). Он сказал 2 франка, я отдала, но он вдруг сказал, что 2½. Ни слова не говоря, я отдала остальные. Он внес мой сак на двор (чего извозчики здесь не делают) и старался мне услужить, ему как будто было совестно. Я стучалась у М., когда все еще спали, хотя было 5 часов. М-те Р. меня хлопотливо встретила, спрашивала, не хочу ли я чего есть, и пошла убирать мою постель, завтрак мой она принесла ко мне наверх и вообще очень около меня хлопотала.Вся эта приязнь за какую-нибудь, подаренную мною ей, старую юбку… Бедные люди! Теперь, сходя вниз за чернилами, я встретила Kathenine. Она обязательно спросила, не чернил ли мне нужно, и взялась достать, я согласилась, имея в виду подарить ей, когда придет ко мне, запонки, что я приготовила в Неаполе. Катерина была в восторге от запонок и тут же просила меня всегда во всем к ней обращаться.
Бедные, бедные люди!
На дороге, на корабле, в самом Неаполе мы встретили Гер[цена] со всем семейством. Ф[едор] М[ихайлович] меня представил как родст[венницу], весьма неопределенно. Он вел себя со мной при них как брат, даже ближе, что должно было несколько озадачить Г[ерцена]. Ф[едор] М[ихайлович] много говорил ему обо мне, и Г[ерцен] был внимателен. С мол[одым] Г[ерценом] я тоже говорила[65]
. Это какой-то отчаявшийся юноша. Я, говоря о моих загр[аничных] впеч[атлениях], сказала, что везде нахожу более или менее гадость, а он доказывал, что не более и менее, а везде одинаково гадко. Во время моего разговора с ним Ф[едор] М[ихайлович], когда я была одушевлена, прошел мимо и не остановился, я подозвала его, он обрадовался. Молодой Г[ерцен] сказал, что зимой будет в Париже и придет ко мне, спросил мой адрес, но прибавил, что узнает его от Б. [?]. Я рассказала Ф[едору] М[ихайловичу], тот мне посоветовал дать адрес, чтоб таким образом больше показать внимания. При прощанье (в Ливорно) я дала Г[ерцену] адрес. Ф[едор] М[ихайлович] провожал Г[ерцена] и был у них в гостинице. Возвратясь, он неспокойно сказал, чтобы я ему непременно написала, если у меня будет Г[ерцен]. Я обещала. Вообще он ничего не говорил со мной о молодом Г[ерцене], но когда я первая довольно легко заговорила, он продолжал и отозвался не совсем в его пользу. Еще он мне сказал, что у Г[ерцена] увидал мою карточку, которую я дала ему с моим адресом. На ней была записана Алек[сандром] фраза отца: «С одним рассудком люди не далеко бы ушли».В день отъезда из Неаполя мы с Ф[едором] М[ихайловичем] поссорились, а на кор[абле], в тот же день, под влиянием встречи с Г[ерценом], которая нас одушевила, объяснились и помирились (дело было из-за эмансипации женщин). С этого дня мы уже не ссорились; я была с ним почти как прежде, и расставаться с ним мне было жаль.