«Аполлон-8»

С самых первых дней существования программы «Джемини» НАСА только и твердило о великолепии нового космического корабля, который будет намного больше и намного сложнее, чем корабли «Меркурий». В немалой степени это соответствовало действительности: «Меркурий» представлял собой немногим более забитого инструментами контейнера с втиснутым в него единственным астронавтом. Пилот мог включать реактивные двигатели и поворачивать корабль так и эдак. Он мог замерить угол секстантом и построить ориентацию перед торможением и входом в атмосферу, хотя компьютер – если ему позволить, конечно, – тоже способен на это[7]. Можно и вручную запустить тормозные ракетные двигатели, хотя и в этом случае автоматическая система умела выполнять работу не хуже. Даже окно «Меркурия» мало отличалось от крошечного иллюминатора над головой, так что посмотреть в него можно, только запрокинув голову. Для пилота, обладающего хоть каким-то самоуважением, «Меркурий» представлялся не столько космическим кораблем, сколько развлечением вроде ярмарочной карусели.

С «Джемини» все обстояло иначе. Астронавты не могли отправиться на нем на Луну, но полет на «Джемини» как нельзя более походил на генеральную репетицию перед полетом к Луне.

У «Джемини» предполагалась новая кабина, в которой астронавтам можно сидеть выпрямившись, бок о бок. У каждого – по окну прямо перед глазами, так что кораблем можно будет управлять по визуальным ориентирам, как и положено истинному пилоту. «Джемини» способен сближаться и стыковаться с другими кораблями, осуществляя сцепку в космосе так же, как в будущем сделают командный модуль «Аполлона» и паукообразный лунный посадочный модуль. Астронавты могли запустить двигатели и поднять орбиту до 1400, 1600 или даже 1800 км, многократно перекрыв рекорд высоты в 283 км, который установил Уолли Ширра во время шестивиткового полета на «Меркурии»[8]. И по крайней мере в нескольких полетах астронавты будут открывать люк, выбираться наружу и прогуливаться – именно прогуливаться – в космосе, фактически превращаясь в живой космический корабль, висящий в пространстве рядом с рукотворным кораблем.

В полетах «Джемини» предстояло сделать все это и многое другое, а также испытать еще один механизм – человеческий. По подсчетам НАСА, максимальная продолжительность полета на Луну могла достичь двух недель – и человек пока еще не осмеливался провести в космосе столько времени. Прежде чем отдаться на милость Луны, нужно было поэкспериментировать гораздо ближе к Земле. Если на околоземной орбите кровь, оказавшись в невесомости, разольется внутри мозга или сердце после такого длительного пребывания в условиях микрогравитации забудет, как работать, то можно запустить двигатели и через час-другой вернуться на Землю в руки врачей.

И где-то посреди всех этих соблазнительных полетов «Джемини» неминуемо предстоял один долгий, невыносимо мучительный полет, в котором двух астронавтов запрут внутри корабля в космосе и велят возвращаться не раньше, чем истекут 14 суток – 224 витка, 336 часов. Никаких стыковок, рекордов высоты и прогулок в космосе. Никаких экспериментов, кроме необходимого минимума. Экспериментальным материалом будут они сами.

Именно этого полета все астронавты и надеялись избежать. И радостную весть о том, что унизительный полет на «Джемини-7» ему не грозит, Борман получил довольно рано.

Вскоре после новости о том, что назначения состоялись, Слейтон вызвал Бормана к себе в кабинет.

– Фрэнк, – сказал главный астронавт, – я долго думал. Отдаю тебе «Джемини-3», полетишь самым первым из всех.

Борман ликовал. На «Джемини-3» задумывался короткий полет: всего три витка, немногим больше четырех с половиной часов. Если старт назначат на раннее утро, экипаж поднимется на борт спасательного судна уже к обеду. Борману предстоит стать вторым в экипаже из двух человек, ему предназначается правое кресло второго пилота. Командиром, на левом кресле, назначался Гас Гриссом, уже слетавший на «Меркурии». Борман не возражал против скромной роли в скромном полете: историческая значимость такого назначения была неоспоримой.

Имена первых семи астронавтов впечатались в память американцев подобно именам отцов-основателей – навечно. Следующим именем в списке покорителей космоса должно стать имя Бормана. Такая весть кружила голову, но главное – она стала для Фрэнка очередным подтверждением того, насколько Слейтон – а значит, и НАСА в целом – ему доверяет.

Однако до принятия официального решения Слейтон дал Борману еще одно задание: сходить к Гриссому домой и поговорить с командиром экипажа один на один, как пилот с пилотом. Гриссом должен быть спокоен за второго астронавта и знать, что может на него положиться. Такое условие поставил сам Гриссом, и Слейтон с ним согласился: как командир тот имел право выбора.